— Ты глупый человек, Садык, — поучал он дехканина, загребая часть урожая себе, — и потому бедный. Но я тебе дам бесплатный совет, как разбогатеть. Я беру свою долю и делюсь ей с муллой. Мулла помолится за меня, и оттого я становлюсь еще богаче. Мне не жалко, я не жадный человек. А ты все жадничаешь, считаешь каждое зернышко — ты скупой человек, Садык. Аллах таких не жалует. Вот и на мечети вы в этом году решили сэкономить. Ай-яй, как нехорошо! Но я думаю о вас, Садык, и потому возьму то, что причитается всевышнему, сам. Ты же слышал, что новый мулла скоро будет здесь?
— Слышал, — горестно вздохнул Садык, с печалью глядя на то, что осталось у него от урожая.
— Как только он будет здесь, я передам ему твое зерно, а мулла уж точно замолвит за вас словечко перед всевышним.
— Не знал, что Аллах такой мздоимец, — раздался голос за спиной Нури.
— Это кто тут такой умный? — обернулся сборщик налогов, сдвигая брови, но тут же разгладил свое чело, чуть присев. — А, ходжа! Это ты, а я-то думал.
— Мне кажется, Садык сам в силах решить свои отношения со всевышним и новым муллой.
— Ой, ходжа, плохому их учишь, — осторожно погрозил пальцем Нури. — Смотри, как бы худо не было.
— Вам, мне или мулле? — усмехнулся Насреддин в ответ. — Все-таки, скорее, вам, Нури, так как вы теперь не сможете полночи заснуть из-за упущенного.
— Острый у тебя язык, ходжа, нехороший, прямо скажем. Я же по-дружески хотел ему помочь. — Нури состряпал физиономию, будто собрался пустить слезу, но передумал.
— Хотел волк с ягненком дружить. Вы уже закончили, почтенный Нури?
— Да, пора мне, — засобирался сборщик налогов дальше, все время косясь на ходжу. Здесь ему не удалось поживиться — удастся в другом месте.
Но поживиться в тот день Нури не удалось нигде. Ходжа будто преследовал его, появляясь всякий раз в самый неподходящий момент у следующего поля и с ухмылкой наблюдая за кривящим от досады лицо сборщиком налогов.
— Проклятый проходимец! — рычал сквозь зубы Нури, в очередной раз таща волов за собой. — И чего он привязался ко мне? Дел у него, что ли, никаких нет! Так и путается под ногами.
Но скоро запас злости иссяк в Нури, сменившись унынием, и тогда он решил повлиять на ходжу хитростью. Отозвав Насреддина в сторонку, Нури принял самый кислый вид, на который был только способен, и обратился к ходже.
— Знаешь, ты ничего плохого не подумай, только у меня большое горе, ходжа.
— И что же за горе с вами приключилось, уважаемый Нури?
— Зря смеешься. Было у меня пять мер пшеницы, но всю ее съели мыши. У меня большая семья, очень большая, а чем я их буду кормить? Ведь налоги — это не мне. Налоги уйдут — я честный человек, и оттого страдаю. Вот я и решил совсем немного взять из того, что прибрал бы к рукам мулла.
— Понимаю, — с серьезным видом покивал ходжа. — Значит, пять мер пшеницы съели мыши?
— Да-да, именно так! Все подчистую, до последнего зернышка.
— Что ж это за мыши такие? Верно, они были ростом с буйволов.
— А тебе-то что? — вновь разозлился Нури, видя, что сказанное им нисколько не проняло Насреддина. — Пусть мои мыши будут хоть ростом со слона!
— Простите, но если вы раскормили своих мышей до подобных размеров, то почему крестьяне должны теперь их содержать. Я думаю, каждый должен заботиться о своей скотине сам, — с этими словами Насреддин развернулся и пошел прочь.