Священник велел преклонить головы в молитве, и все послушались. Все, кроме женщины слегка за пятьдесят, которая сидела в первом ряду и смотрела прямо на гроб. На ней была черная шляпа с вуалью, прикрывавшей лицо. Признаки горя были очевидны. Глаза опухли, нос покраснел. Тем не менее, женщина сидела прямо, как статуя, с высоко поднятой головой, крепко стиснув зубы. Не сомневаюсь, что это и была мать Гектора.
Я просканировала не только лица собравшихся, но и эмоции. Удивительно, но здесь, на похоронах, скорби было негусто. Куда больше скорби я ощутила, когда обедала в «Рубеже», а по телику объявили, что «Остаться в живых» заканчивается. Гектора явно не сильно жаловали.
Неподдельные эмоции бурлили лишь в одном человеке, и этим человеком была женщина, которую я приняла за Эдину Феликс. Держалась она прекрасно, но к ее горю подмешивалась кипящая, взрывоопасная ярость. Такая ярость требует возмездия. Кто бы ни убил Гектора, однажды он познает гнев этой женщины.
Я уже видела, на что она способна. Доказательства остались на лице Джудианны. А все потому, что она пыталась бросить сына Эдины. Не завидую я чуваку, который его порешил. Какие ужасы уже придумала Эдина в ответ на такое преступление?
Возле матери Гектора сидела женщина помладше, тоже с черной вуалью на лице. У Гектора была сестра Елена. Может быть, это она и есть. Я видела всего одну ее фотку, и та была сделана издалека, так что наверняка сказать было сложно. Однако с пепельными волосами и безупречной кожей цвета карамели выглядела барышня просто сногсшибательно.
А еще более поразительным было даже не отсутствие у нее положенных на похоронах эмоций, а то, что чувства, которые она испытывала, казались предельно ясными и четкими. Это была злость с чем-то похожим на ненависть, и обе лились из барышни горячими волнами враждебности. Странная смесь, учитывая, что ее брат на днях умер.
И все-таки никто на похоронах не застал меня врасплох, кроме одного человека. Многочисленные тети и дяди стояли со всех сторон и выдавливали слезы, чтобы потешить Эдину. По мере того, как похороны подходили к концу, племянницы и племянники, двоюродные братья и сестры и толпы друзей чтили память усопшего. Телохранители с нечитабельными лицами обходили людей, пристально следя за вверенными им секторами. Однако при виде одного из них, который стоял прямо за спиной у Елены, я так удивилась, что, узнав его, чуть не ахнула вслух.
Изменился он почти до неузнаваемости. С тех пор, как я видела его в последний раз в форме патрульного, он набрал вес, сменил форму на новехонький костюмчик, еще короче постригся и обзавелся ухоженной щетиной. Как и у большинства телохранителей, у него на глазах были темные очки, но я все равно его узнала. Это был офицер Дэвид Тафт. Брат Сливы, которого ни сама Слива, ни дядя Боб месяцами не видели.
Неудивительно, что Слива не могла его найти. Тафт полностью изменился. Узнать его было трудно. Словно хамелеон, он смешался с этой разношерстной толпой. Впрочем, чтобы выжить, иначе было бы нельзя. Но отличия в поведении и внешности не на шутку меня огорошили.
Диби говорил, что офицера Тафта перевели в какое-то другое подразделение, где он теперь работает под прикрытием. Этим, конечно же, объяснялось то, что в его личном деле нет никаких записей о новом задании. Вот только я не верила. Как могли в управлении полиции Альбукерке не знать, что один из их офицеров перевелся в другую организацию?
Зато я теперь узнала, что с ним случилось. Он работал на ФБР. Кит говорила, что у них наконец-то появился человек с нужными связями, которого они смогли внедрить в семью Гектора. Но я и представить не могла, что этим человеком окажется Тафт.
Пусть на нем были очки, однако я, тем не менее, сразу уловила момент, когда он меня заметил. Внутри него вспыхнуло беспокойство вперемешку с адреналином и раздражением. Придурок. Мир вокруг него не вертится. Если я хочу пойти на похороны, я иду на похороны. И все-таки Тафт даже не дрогнул, а каменное выражение лица ни на йоту не изменилось.
Я практически чувствовала, как он взглядом мечет в меня кинжалы. Так незаметно, как только могла, я посмотрела себе под ноги и покачала головой, надеясь, что Тафт все поймет правильно. У меня не было ни намерения, ни желания поганить его прикрытие. На такие вещи уходят годы. Тот факт, что его впустили в настолько крепко сплоченную семью, впечатлял и по-настоящему поражал.
Я все не могла отделаться от мысли, какие нужные связи могли иметься у Тафта. Может быть, он здесь родился? Или кто-то из огромного семейства приходился родственником и ему?
Когда похороны подошли к концу, приглашенные встали, чтобы выразить свои соболезнования. Я тоже влезла в очередь, хотя едва дышала в своем маленьком черном платье, а перспектива грохнуться в обморок была очень даже вероятной. Однако отказаться от шанса прочувствовать народ поближе я не могла.
Дойдя до скорбящей матери, я выразила самые искренние соболезнования. Причем не врала. Представить не могу, каково это — потерять ребенка.
Тихо поблагодарив меня, миссис Феликс достала тонкой рукой платок, сморкнулась, но быстро пришла в себя и протянула ладонь следующему.
Я перевела взгляд на сестру Гектора, потому что смотреть на Тафта было опасно. Малейшее подозрение могло стоить ему жизни. Или мне. И так, и так фигово.
Едва взяв Елену за руку, я без тени сомнений поняла, что Гектор умер по ее милости. Под внешним праведным негодованием рябило чувство вины. Изо всех сил Елена старалась не чувствовать себя виноватой, потому что была убеждена, что поступила правильно. А я не могла понять почему. Что привело к решению отнять у брата жизнь.
Однако сам факт меня капитально удивил. Это ж надо — убить собственного родного брата! На долю секунды меня приложило шоком, но я внутренне встряхнулась и выразила Елене свои соболезнования.
А секунду спустя уловила еще одну эмоцию. Всепоглощающую, абсолютную уверенность. Елена ни капельки не сомневалась, что ей все сойдет с рук.
Итак, у меня осталось два варианта. Я могла уйти и сообщить о своих находках суровому детективу Джоплину, который рано или поздно меня поблагодарит. Мечтать ведь не вредно. Тем более что ни за какие коврижки я не пойду к своей подружке из ФБР признаваться, что нарушила прямой приказ и заявилась на похороны. Или я могла бы подловить виновницу торжества и, может быть, вытряхнуть из нее на свободу что-нибудь интересное.
В этот самый момент я кое-что о себе поняла. Я люблю подлавливать людей. И очень люблю вытряхивать на свободу всякое дерьмо. Свободное гораздо лучше узкого и тугого. Подумала девушка в гипсе на все тело. Ну все, точно сдам платье в комиссионку.
Я наклонилась к Елене, словно собиралась поцеловать ее в щеку, и прошептала:
— Интересно, а что подумает ваша мама?
Отдернув руку, она уставилась на меня, а я подмигнула и отошла к следующему члену горюющей семьи. Закончив с сочувствиями, я достала телефон, нажала кнопку, чтобы позвонить Куки, и направилась к Развалюхе.
Вдруг меня кто-то взял под руку. Я покосилась вбок и увидела, что под мой шаг легко подстроилась Елена Феликс, на чьих губах играла расчетливая улыбка.
— Прогуляемся? — будто бы предложила она и потащила меня к блестящему черному лимузину.
— Хорошо, — согласилась я, словно у меня был выбор.
Оглянувшись, я заметила, что за нами идут двое мужчин — Тафт и еще один телохранитель, который смахивал на хорошо одетую дверь банковского хранилища.
— После вас, — проговорила Елена, жестом предлагая мне сесть в лимузин.
Поверить не могу, что все оказалось так легко. Однако мне удалось ее встревожить. С того момента, как Елена взяла меня под руку, я ощущала, как она нервничает. Так бывает, когда в чем-то виноват. Спросив, о чем подумает ее мама, я вполне могла иметь в виду пристрастие Елены к кокаину. Или тот факт, что солнце всходит и заходит каждый день. Но тот, кто виновен, обязательно примерит подобные слова к своему проступку.