Дело в том, что картины, снятые Германом, общепризнанно считались наихудшей продукцией «Мосфильма». Всякий раз, когда принимали очередную работу Германа, начальству не оставалось ничего другого, как присвоить ей вторую категорию. Это означало, что фильм будет напечатан ничтожным числом копий и выпущен в недолгий прокат лишь в маленьких провинциальных кинотеатрах. Для периферии, мол, и такая чепуха сгодится…
Неудивительно, что о режиссере Графове слыхом не слыхивали даже самые большие любители советского кино. О нем никогда нигде не писали, его фильмов почти никто не видел… Словом, выходило так, будто бы и вовсе не существовало такого кинорежиссера.
А вот в личной жизни Герману очень повезло. Еще во время съемок своего дебюта (кинокомедии «Забавные заботы») он познакомился с начинающей актрисой Галиной Гортензи, недавней выпускницей ВГИКа.
Гортензи было Галининым псевдонимом. Настоящая же ее фамилия была до обидного простецкой — Горина. Галина стыдилась ее с детства…
«Забавные заботы» и для Галины стали дебютом в кино. Уже через неделю съемок Герман и Галина стали любовниками и с тех пор не расставались. Расписываться они не спешили, считая, что их любовь не нуждается в таких условностях, как бюрократический штамп в паспорте…
Разумеется, Галина снималась и во всех последующих фильмах Германа. Но ни у одного другого режиссера она ни разу не сыграла даже в эпизоде. Ибо после «Забавных забот» весь «Мосфильм» дружно уверился в том, что Галина — феноменально никудышная актриса.
При этом никто не оспаривал общего убеждения, что Галина была редкой красавицей. Про нее говорили, что она — самый убедительный пример того, что одной только внешности, фактуры для актерской работы в кино недостаточно.
Учитывая все вышесказанное, нетрудно догадаться, что Герман и Галина стали на студии нарицательной парой. Режиссеры сходились на том, что даже самый творчески слабый из них выглядит Эйзенштейном на фоне Графова с его жалкими киноподелками. Актеры столь же дружно дивились на катастрофическую неспособность к игре Галины Гортензи.
— И как только она ВГИК закончила? — разводили они руками.
— А ее хахаль — как?! — усмехались им в ответ. — Нет, очень еще у нас все это не налажено в учебных заведениях. Принимают в искусство буквально кого попало…
— Да и что это, с позволения сказать, за псевдоним — Гортензи? — злословили третьи. — Вы хоть весь Союз обойдите, такой безвкусицы даже в самом задрипанном театрике не встретите…
В конце концов, Германа и Галину за глаза стали звать Графом и Гортензией. Делали даже такие предположения:
— Граф еще кое-как держится, покуда Гортензия молода. А как она начнет вянуть — капут им обоим. Поганой метлой эту парочку из кино выметут!
— Вы это серьезно? — озадаченно спрашивали другие. — Считаете, что Графа терпят из-за его пресловутой Гортензии? Она ведь ничего не умеет!
— Ну, на нее, по крайней мере, смотреть приятно. Пока еще…
Впрочем, и эти разговоры понемногу сошли на нет. К тому времени, как Герман отравил Жнейцера, о Графе и его Гортензии уже никто не вспоминал. На «Мосфильме» их попросту не замечали. Даже перестали выражать дежурное недоумение: дескать, и как это они до сих пор здесь держатся?..
Герман знал это и считал, что данное обстоятельство послужит еще одной страховкой в той преступной миссии, какую он на себя взял. На него никто не подумает еще и потому, что о нем в принципе никто никогда не задумывается!
Однако своей возлюбленной Галине Герман нипочем бы в этом не признался…
7
Через две недели после смерти Жнейцера Герман объявил своей любовнице:
— Галочка, скоро у нас будет еще одним конкурентом меньше… Я такой план разработал — закачаешься!
— Снова убийство? — побледнела та.
— Не убийство, — серьезно поправил Герман. — А справедливое деяние. Они уже все вдоволь насладились успехом. Надо и другим дорогу дать. Например, нам с тобой…
— Ну, а если у нас все-таки тоже будет успех… — начала Галина, но Герман перебил ее:
— Не «если», а обязательно будет!
— Хорошо, — кивнула Галина, — пусть так. Я о чем хочу сказать: когда у нас будет успех, кто-нибудь ведь и на наш счет может так же решить… То есть так, как мы решили насчет Жнейцера. Мол, Графов с Гортензи получили свое — пускай-ка теперь подохнут…
— Брось, — поморщился Герман. — Никому, кроме нас, такое и в голову не придет.
— Ну, а все-таки? — настаивала Галина.
— Если придет, — хмыкнул Герман, — то, знаешь, я роптать не буду. Справедливость превыше всего. Тем более в нашем социалистическом обществе. Если б мы в капстране какой жили, я бы не боролся за это… Но поскольку мы, к счастью, в Советском Союзе… Словом, если нас захотят убрать с дороги другие Герман с Галиной, я соглашусь. Но при одном условии: прежде мы все же должны будем с тобой пожать свой успех!