— Кабы без солнца ожог делался, ну тогда еще… — громко зевая, сказал Иван, следуя за Васильичем в конюшни.
Приказчик, недовольный малым эффектом зажигательного стекла, завернул его уже в одну только тряпку и, кладя в карман, укоризненно сказал оставшимся возле него мне да Ерошке:
— Темнота это только ваша мужицкая, а вещь эта очень стоящая…
— Дак ведь стекольная она, Василий Панкратыч, ударь, к примеру, ее об стену, она тебе и вдребезги, — с гордостью, потому что его назвали мужиком, сказал Ерошка.
Наконец телефон был установлен. Дядя Ваня, принимавший непосредственное участие в оборудовании, был радостно удовлетворен победой над пространством.
Он объяснял, как умел, за обедом принципы передачи голоса, употребляя непонятные технические слова, которые и сам с большим трудом усвоил и которые мало что-либо разъяснили дворне. На одном только слове зацепилось внимание — это на «магните».
— А-а, — раздалось среди присутствующих за столом. — Если магнит, тогда пожалуй… Он железо притягивает. Ему что человеческий голос.
С магнитом, конечно, в наглядном и очень широком масштабе нас ознакомил заходивший погостить к племяннице Феклин дядя, старый морской служака.
— Магнит — это, ребятки, штука особенная и даже может зловредие учинить, — рассказывал он. — К примеру, плавали мы чужими землями… Пришли в заморскую гавань, ну, пристань, сказать такую. Постояли там, сколько надо, водой и провиантом запаслись, и только бы отчаливать, а в этом случае на корабль шасть черномазый такой… Ну, вроде начальника ихнего… Они там все, хошь губернатор самый, а рожи у всех потемневшие… Подымается он на мостик, к командиру нашему, и ну лопотать: ке-рекуля, ме-рекуля, — это он по-ихнему, значит.
А наш командир все языки, какие ни на есть, превзошел: на одно слово — пять слов отрезает и хоть бы что. Поговорили это они промеж себя и тем отход наш отсрочили… На деле и оказалось, что начальник ихний приезжал предупреждение сделать по такому, стало быть, случаю, что на море этом оказался под водой магнит огромнейший и все корабли с пути сбивает… Присосет фрегат там какой али что и почнет из него все какие ни есть гвозди вытаскивать: корабль по швам разлезется, и гибель человеческая наступает… А железо, которое в корабле бывает, все на дно уйдет… Вот он магнит какой бывает, — закончил рассказ о магните старый моряк.
Мужикам это очень понравилось.
— А как же вы дальше поехали, дедушка? — спросил моряка Ерошка.
— Дорогу на другую румбу взяли — так и поехали… Этот магнит, заслуживший доверие дворни, упомянутый дядей Ваней, казалось, мог бы сыграть в пользу телефона, если бы не редкое слово обычно молчаливого Михалыча.
— Иван Пантелеич, я вот все слушаю, а толком не пойму: эта самая разговорная проволока — она и будет голос разносить. Ну, а ежели она поломается — тогда-то будет ли слыхание?
— Нет, не будет, — отвечал дядя.
— А коли так, то и выходит, что дело это не человеческое, а проволочное…
Дворня загудела. Коряво изложенная и по-разному, пожалуй, понятая, но Михалычем была высказана их основная мысль.
— Ох, Пантелеич, — жалостливо говорит Фекла, — уж не грех ли какой, что ты проволоке этой потрафляешь?
— Да ведь магнит работает здесь? Ведь проволока, она только передатчик? — уже с некоторой тоской обратился дядя Ваня к мужиковской половине.
— Э, магнит… — загудели опять все разом. — Да, магнит… — Магнит, тот сам из себя работает… Это планида эвонная. Ты человечью планиду уважай…
Несмотря на такое предрасположение к проводке, дворовые по-детски ждали, когда их позовут к разговорному аппарату. Наконец в один из дней моя мать, явившаяся к чаю, сообщила о позволении прийти дворовым поговорить по телефону, только чтобы явиться не всем разом. Мужики решили пойти.
Первым к аппарату подошел Васильич.
Соединение уже было дано. Васильич приставил трубку к уху. Все смолкли.
— Слышно, что ль? — зашептали сзади.
Васильич осклабился и заговорил не в приемник, а куда попало:
— Эх, экень ченоха… Да ты настоящий? А?… А?… Чего?? — завопил не своим голосом Васильич и смолк. Передавая дяде Ване слуховую трубку, он сказал:
— Держи, Пантелеич. Это, брат, похуже зажигательного будет.
Стифей, узнав о слышимости переговоров, счел себя одураченным, повернулся к выходу и произнес почти со злобой:
— Иван, айда лошадей чистить… — и ушел. Но Иван еще петушился:
— Не иначе подвох… Голос-то будто узминского приказчика — так ведь его и подменить можно. Вот ежели бы наш какой из трубы голос подал.