— Черви в снегу? — уточнил я.
— Да хрен знает черви это или что другое. Длинные, сантиметров по тридцать, на червей похожи, только еще и с жвалами вроде паучьих.
— И что, не уничтожат гнездо?
— Да только вскрыли, наверное. Те же рейнджеры подъедут да и выжгут на хрен.
Я только кивнул.
— У нас же тут два мира перемешалось, наш и хрен пойми чей. Два мира — две системы, так сказать. А там все снежное, вплоть до ягод. Понятия «Мрак», «Тьма», «Стужа», «нечисть» и «нежить» у нас тут вполне бытовые. Тут что волки стаями, что нечисть толпами. Оборотни и вампиры, вурдалаки и волколаки, на выбор. Кого не хватает? Снежные люди — вроде питекантропов с зачатками магии. Колдуны. Маги. Чародеи. Ведьмы. Во–он тот поворот видишь?
Платон указал на ничем не примечательный проселок, отходивший от главной дороги.
— Вижу.
— Там хутор был. Хозяев вампиры выели и сами заселились семьей. И знаешь что? Даже не чудили здесь, жрали народ в других местах. А так даже на постой принимали и ничего.
— И чем закончилось?
— Патруль на них набрел как‑то, вскрыли сущность. Там их вроде всех и перебили, в патруле мужики опытные, умеют это дело.
— А сейчас там чего?
— А черт его знает, ничего, вроде. Опечатали место. Его с нуля чистить надо, защиту укреплять и все такое, а желающих пока нет.
Вампиры. Они всех съели, а их убили. А я сижу, значит, и все это слушаю. И что удивительней всего — в эту хрень еще и верю. Нет, серьезно верю, не посылаю Платона по маме, не хохочу истерически, а еще и подробности выспрашиваю. Хотя… если человек появляется у тебя, а затем проваливается в никуда, а потом ты его снова встречаешь ниоткуда — что‑то такое все же предполагать можно.
— А вампиров чем? Осиновым колом?
— Колом не обязательно, просто осиной. Башку можно отрезать. Огня не любят.
Осиной. Просто осиной. Затем слово «осина» в голове у меня трансформировалось в термин «пуля Вицлебена». Знают здесь такую?
— Че за пуля? — не понял Платон.
— Свинцовый нос, деревянный хвост, за стабилизатор. Если вампир ваш осину не любит, то это прямо для него — застрянет в теле.
— Вот ты бы такие и делал, — сразу сказал Платон. — Тебе же по специальности, так?
— Их кто хочешь сделает, ничего сложного, — пожал я плечами. — А Степаныч насчет оружия с магическими приблудами говорил. Это ценится?
Платон внимательно и как‑то задумчиво посмотрел на меня, затем кивнул:
— Это ценится, да. И Саня неплохой чародей, многое умеет. Ты об этом?
— Как‑то так, примерно, — я пальцами изобразил «примерность».
— Лицензия нужна. От Дружины. На работу с оружием и, главное — ввоз его в Форт.
— Фигасе, — удивился я. — А куда мне все это девать? — я показал пальцем за плечу.
— Комендатуре на хранение сдашь. Я с человеком нормальным познакомлю, так что все в сохранности будет пока ты бумажки получать будешь. С холодняком только можно. И с магическим сертифицированным.
— Это как?
— Это чтобы ты не мог менту… то есть дружиннику, навредить. Их бляхи — это тоже амулеты, поэтому все, что в Форте сертифицировано, на них не срабатывает.
— Тю–ю…, — протянул я разочарованно. — Сам же говоришь что у вас там девяностые, а я и ствола не прихвати?
— Да сделаем тебе лицензию если у тебя оружейный будет. И другие варианты всегда есть.
— Я на тебя надеюсь, — хмыкнул я в ответ на заявление.
Нет, с оружием я слишком сильно сжился чтобы вот так запросто с ним расставаться.
На подъезде к Форту природа сменилась самой натуральной разрухой. Дорога стала грязной, пошла между каких‑то развалин, старых промзон, посадок причудливого вида синеватых деревьев, каких я отордясь не видел. Настроение начало портиться прямо на глазах — в таким месте жить, откровенно говоря, не хотелось.
Перед городом «урал» с «пазиком» разъехались. Грузовик свернул в сторону, а вот автобус поехал с нами, как сказал Платон — к юго–восточным воротам. Зато к нам присоединился уазик с надписью «дружина» и изображением сокола на дверцах, который колонну и возглавил.
— Так можно было через другие ворота заехать, — сказал Платон, — но тебе груз на хранение надо сдать, а здесь комендатура. Так что у ворот чуток подождать придется.
— Подождем, — вздохнул я.
Настроение портилось на глазах. Вспомнился дом на окраине Фэрбэнкса, на шести акрах земли, вспомнился родной и любимый магазин, где все сияет металлом и лаком, вспомнилась комфортная и сытая американская жизнь. Природный авантюризм быстро сдувался дырявым шариком и терялся под волной накатывающей депрессии. Тут что, действительно люди живут? А мне, как Платону, обратно никак нельзя, а? Я бы заплатил. И здесь, и даже там.
Автобус тормознул у остановки с надписью «Торговый пятачок», который больше напоминал Рижский рынок начала девяностых, перенесенный на грязный истоптанный снег. Но лица у людей были… обычные. Ни вселенской тоски на них, ни какой иной убогости. Живут все же, просто живут.
Город же, похоже, и вправду был обнесен стеной. Стена вовсе не создавала ощущения того, что перед тобой шедевр фортификации. Стену слепили «из того что было» — бетонные блоки, сваи, кирпичи, и все это втискивалось между многоэтажными домами, в которых закладывались все тем же разношерстным кирпичом оконные проемы. Так строят в спешке, явно чего‑то сильно опасаясь. По верху стены шли витки «егозы», на верхотуре сторожевой вышки, добротной, бетонной, виднелся крупнокалиберный пулемет и головы двух караульных.
Ворота же были высокими, железными, крашеными в уставной зеленый цвет и сейчас были открыты настежь, въезд в город перегораживался лишь шлагбаумом, возле которого тоже перетаптывались на снегу двое в теплом камуфляже, вооруженные автоматами.
— Комендачи, — пояснил Платон. — Теперь ждем очереди. Точнее, ты жди, а сейчас вернусь.
И с этими словами он выбрался из машины, запустив в кабину волну морозного воздуха. Я видел как Платон пробежал мимо очереди машин и исчез за дверью КПП. Мы успели продвинуться практически до самого шлагбаума когда он выскочил обратно, явно чем‑то довольный.
— Нашел нужного человека, все нормально будет, — известил он меня, забираясь обратно в кабину.
Когда дошла очередь до нас, меня ждал следующий сюрприз. Снаружи КПП презентабельностью не блистал, но внутри я увидел нечто совсем необычное — часть помещения отделена стойкой с бронестеклом, за ним двое вояк в «дубке» и какой‑то мужик в свитере, самым натуральным образом глядящий в хрустальный шар, вот–вот судьбу предсказывать начнет. Я даже хотел это как‑то прокомментировать, но Платон толкнул меня в спину и сказал что нас ждут, торопись, мол.
Затем была еще комната, окончательно добившая меня пентаграмма на полу, выложенная металлической лентой. Из стен торчали какие‑то латунные штыри и трубки, по проему шел толстый кабель, и в этой комнате мы бесцельно протоптались пару минут, после чего нас пропустили дальше.
Дальше — это в очередную комнату, больше похожую на зал ожидания маленького автовокзала, где нам навстречу поднялся со скамейки человек в форме — высокий, плечистый, в небольших очках в золотистой оправе, который сходу протянул лопатообразную ладонь и представился гулким, рыкающим голосом:
— Атаманов.
— Да знаю я, — шагнул я навстречу. — Ты как здесь оказался?
Атаманов как на стену наткнулся. Потом развел руки и сказал:
— Вот уж кого тут честно не ожидал видеть. Ты здесь как?
Если мир тесен, то как это расценивать, когда уже и мир‑то не наш?
— Затащили, — я показал на Платона, с недоумением слушавшего наш диалог. — А ты?
— Лучше и не спрашивай, — усмехнулся он. — Но ты проходи, проходи.
Большими друзьями мы с Петей Атамановым не были, но служили вместе, причем довольно долго. Я, правда, больше по штабной линии рос, а Петя по строевой, но это неважно. Вместе были в командировках, вместе росли, потом наши пути разошлись. Атаманов продолжил службу, его куда‑то на север перевели, а я уволился из рядов, так сказать, занявшись своими делами. И с тех пор наши пути не пересекались до того дня.