В хорошем расположении духа возвращались казаки из Варшавы.
— Ну, что старшой, слабоват оказался их вельможное величество король, — Богдан подъехал к Барабашу и хлопнул его по плечу, — без нашей подмоги никак ему не укрепиться, высокородные паны скинут его.
— Да вот, как бы ни узнали они раньше времени о задумке королевской, тогда и нам головы не сносить.
— Пока они узнают, мы быстро лодки наладим да на турок и нападём, ляхи туркам войну объявят, и король станет главнокомандующим. Тогда высокородные паны, заседающие в сейме, уже ничего с ним поделать не смогут, — ответил Хмельницкий, покрутил усы и добавил: — А бумаги с привилегиями от короля ты спрячь пока, чтобы никто не узнал, и ляхи не проведали про то.
Барабаш согласно кивнул головой.
Острый ум Богдана замыслил несколько вариантов дальнейших действий: если богатые и знатные шляхтичи узнают про то, что король решил начать войну втайне от них, сильно рассердятся и на сейме проголосуют «против». И обстановка вокруг них, депутатов от казаков, может стать довольно напряжённой. Тогда Хмельницкий может использовать версию о том, что Барабаш, старший казачьего войска, спрятал от рядовых казаков привилегии, данные казакам королём, и этим усилить своё влияние среди них, чтобы стать гетманом.
Если же война с турками всё же начнётся, он может использовать на постройку лодок для похода на Константинополь те 170 000 злотых, что получил от короля лично и тайно.
Вскоре пути казаков разошлись: Богдан поехал в Чигирин, а Барабаш — в Черкассы, где была ставка казачьего войска.
Но последующие события внесли существенные коррективы в планы Хмельницкого.
Печальное известие о смерти сына ожидало его в Чигирине. Сгоряча он решил убить Чаплинского, но, подумав, решил поначалу обратиться в суд.
В суде трудно было тягаться казаку со шляхтичем, покровительствуемым важным паном. Тем более что документы на Суботов были не в полном порядке.
Три дня думал Богдан думу тяжкую.
С малолетства мечтал он о богатстве и знатности, завидовал крупным русским магнатам, владеющим огромными земельными наделами. Но ускользала судьба из рук. Потомок польского шляхетского рода, он не имел ни знатности, ни богатства. Отец, как никто другой, понимал сына, ведь и сам он поступил в казаки, считая, что иначе ничего не добиться в жизни. Но и на казачьей службе он выше сотника не преуспел. Зато сыну решил дать образование. Сын на славу уродился, умён и решителен, владеет словом так же виртуозно, как саблей. Образование можно было получить только в католических, иезуитских школах. Михаил был католиком и сына крестил в вере католической, однако, когда сын окончил школу иезуитов во Львове, посоветовал ему перейти в православие.
— Греческая вера хотя и холопская, но казаками признаваемая, там своим станешь и через казаков наверх подымешься.
На всю жизнь запомнил Богдан эти слова отца. И кое-чего добился за прошедшие с момента его гибели десятилетия. Но в душе роилась какая-то горечь, и честолюбие диктовало ему, что по своим качествам он заслуживает большего.
Пятнадцать лет назад он со своей сотней участвовал в польском походе против государства Московского. И при взятии Смоленска за проявленные отвагу и мужество был награждён королём Владиславом IV золотой саблей. Никогда он лично не выступал против Польской короны и сохранял полную лояльность в отношении Речи Посполитой. Если уж говорить честно, Богдана вполне устраивало его социальное положение. Большая семья, богатый хутор требовали постоянного внимания и заботы. Он, конечно, видел, как давила польская шляхта холопов через своих арендаторов — евреев, которые устанавливали непомерные налоги, но лично его это не касалось.
К этому времени Богдану исполнилось 52 года, он обладал большим военным опытом, острым умом и понимал, что у казаков нет мощи, и любое их выступление против Польши будет жестоко подавлено. И, наконец, он сам был представителем той же шляхты, только более мелкой, чем Потоцкий, и существующее положение дел его в целом устраивало.
И он бы никогда не решился на выступление против Польской короны, если бы не король Владислав.
Не зря зачастил Хмельницкий в Варшаву и в депутациях от казаков, и лично. И не зря его тайно принимал король без посторонних. Большие надежды возлагал на него Владислав, чтобы утихомирить, наконец, высокородную польско-русскую шляхту. Шляхта подчинялась королевской власти только формально, а фактически каждый магнат имел своё войско и держал в рабстве холопов. Жаловаться было некому, суды, если и выносили постановление в пользу жалобщика, реальной силы оно не имело. И важнее всего для короля было вновь обрести сильную власть и заставить шляхту подчиняться. Особенно своей независимостью, деятельной силой и умом отличался один из богатейших людей Речи Посполитой — русский князь Иеремия Вишневецкий. Его земельные владения со столицей в городе Лубны простирались на всё Левобережье. За воинский талант и доблесть, за человеческое отношение к своим холопам его ненавидели даже свои — шляхта.