— А Михаил как, что-то о нём мы не говорили сегодня?
Давид спросил, и на лицо Сашкино легла тень.
— Плохо с ним, болеет всё время, никак не может оправиться после смерти Яны. Она умерла, когда пятого рожала, ребёночка спасли, а Яну… да мы поедем к нему, сам поговоришь, он тебе очень обрадуется. Я давно уже у него не был.
Не близок путь от Варшавы до имения Рудницких. Длинный, летний день клонился к вечеру, когда запыленная карета въехала во двор усадьбы.
— Не выходи пока, я сюрприз Михаилу устрою, — шепнул Александр Давиду, открывая дверцу кареты.
Давид видел в щёлочку за шторкой, как вышел на крыльцо Михаил, поддерживаемый слугой, и как обнялись они с Александром.
— Я привёз тебе кое-кого, не поверишь, — сказал Александр Михаилу.
— Лесю, что ли, очень давно не видел её, соскучился. Молодец, что привёз. Да где она?
— Нет, совсем не Лесю.
Михаил обеспокоенно закрутил головой:
— А кого тогда?
— Сейчас увидишь. Выходи, — обернулся Александр в сторону кареты. Дверца отворилась, и на землю спрыгнул улыбающийся Давид. Михаил отпрянул, напряжённо глядя на возникшего перед ним человека. Возникшего будто с того света.
— Не узнаёшь, Михаил, — голос Давида дрожал, это же я.
Михаил вдруг рванулся вперёд и непременно упал бы, если б его не поддержал слуга. Он повис на Давиде, и вдруг судорожные рыдания сотрясли всё его тело. Михаил плакал, всхлипывая, и не стесняясь слёз.
— Давид…родной….неужели это ты…неужели судьба смилостивилась надо мной и дала увидеть тебя перед смертью.
— Да что ты, что ты, Михаил, мы ещё поживём.
Михаил только глубоко вздохнул.
— Ну, растрогались, пойдёмте в дом, — прервал их Александр, — Василий, где ты, Василий!
Как из-под земли перед ними возник Васька, раздобревший, но такой же, как прежде энергичный и готовый помочь. Давид с любопытством рассматривал его.
— Моё почтение, пан Давид.
— Здравствуй, здравствуй, рад тебя видеть.
— Он теперь управляющий всеми землями, — вставил Александр, — ба-а-льшим человеком стал.
— Ну, пан Александр, всегда вы так, — скромно потупился Василий.
Замелькали годы, откручивая назад ленту жизни, как живые возникали перед глазами троих зрелых мужчин картины прошлого: скакали, всхрапывая, кони, неся на себе молодых всадников с пиками наперевес, как срубленные колосья валились на землю убитые и раненые, в мучениях умирали невинные, горы трупов громоздились по улицам городов.
Жестокость и доброта, подлость и порядочность, предательство и верность — возникли в воспоминаниях, как и образы людей, которым когда-то принадлежали. И как жаль, что людей тех, давно уже не было на этом свете.
Давид смотрел на Михаила, и острая жалость пронзала его сердце. Когда-то молодцеватый, подтянутый и собранный, он стал худым и сутулым. Лицо землистого цвета, голова, втянутая в плечи, вся его согбенная фигура выражала боль и страдание. Александр сказал Давиду, что у Михаила неизлечимая болезнь, которая прогрессирует.
— Помнишь то ранение у Берестечко, я так и не оправился от него, — оправдывался Михаил, уловив сочувствие и жалость во взгляде Давида, — один я теперь остался, дети разъехались, кто в Москву, кто в Киев, кто в Европу Не захотели в этой глуши оставаться. Только дочка младшенькая, отрада моя здесь, Яночка жизнь свою ей отдала.
Михаил склонил голову и закрыл глаза рукою. В соседней комнате послышался шум, и в залу, где сидели мужчины, ворвалось очаровательное создание в кружевном платьице, с огромными бантами в белокурых волосах.
— Папа, папа! Ты будешь со мной сегодня играть?
— Нет, Яночка, сегодня у меня гости.
У Давида сжалось сердце, эта девочка так напоминала его жестоко убитых много лет назад сестричек Рахель и Лею.
Маленькую Яночку увела няня, а Михаил обратился к Давиду:
— Что это мы всё обо мне, да обо мне, ты о себе расскажи. Всё с самого начала.
— Когда умер князь Иеремия, я ещё воевал некоторое время, но всё больше только в стычках участвовал со своим отрядом, а как казаки с Московией договор заключили да на Польшу напали, растерялся я. Не понимал, с кем и против кого биться должен. Москвитяне-то не лучше казаков, сколько еврейских общин побили. Да и отряд мой стал разбегаться. На службу в армию Короны нас не брали, а служить магнатам польским мы не захотели. И понял я, что нет мне места на этой земле: куда не пойдёшь, где не пристанешь, везде бьют тебя и гонят. И в этот тяжёлый момент, когда я метался, не зная, что предпринять, Господь послал мне встречу с необыкновенным человеком — раввином из Праги рабби Иешуа. Он был учеником знаменитого Главного раввина Праги Льва Бецалеля. Вот и посоветовал мне рабби Иешуа собрать людей и отправиться в Палестину, на исконную древнюю землю евреев. Так я и поступил. Приехал туда и обосновался в городе Цфат. Этот город на вершине горы, с которой видно озеро Галилейское. Там красивые горные места, чистейший воздух, тишина и благоденствие. Но, главное, там собралось множество знаменитых раввинов, мудрецов и знатоков Торы, сколько никогда ни в одном месте мира не собиралось. И я поступил в школу, где они учили. Потом много ещё учился и работал и, наконец, стал раввином. У меня восемь детей и двадцать внуков. Все они соблюдают наши законы и традиции.