Богдан выбрался на берег и теперь спешил следом за казаками к крепости, пробираясь по узеньким, охваченным пламенем улицам и стараясь не попасть в огонь. О том, что турки могут устроить засаду, он даже не думал: население города было слишком ошеломлено неожиданным нападением казаков с моря. На улицах, среди пожарищ и развалин, лежали трупы турок, преимущественно женщин, которые не могли, как их мужья, оставить свои жилища, спасаясь от казаков.
И вот на одной из таких горящих улиц Хмельницкого окликнул Джулай.
- Богдан! - донеслось сквозь треск и гул пожара.
Молодой человек оглянулся, а потом повернул обратно, навстречу догонявшему его Джулаю.
- Пани Мелашка! Там, в лагере, чуть живой нашли пани Мелашку. Прикованной к веслу везли ее, проклятые... Вначале она и гребла наравне с мужчинами, пока совсем выбилась из сил, упала... Она послала меня за тобой...
У Богдана болезненно сжалось сердце. С разбегу он наскочил на труп молодой турчанки и не обошел его, как это обычно делают из уважения к покойнику, а на мгновение задержал на нем свою йогу и с ненавистью отбросил его в кусты. Пылающая улица указывала путь к морю - казаки, направлявшиеся к крепости, поджигали жилища горожан.
Богдан что есть мочи бежал в порт, где с галер все еще продолжали сводить на берег больных, завшивевших пленников: детей, девушек, женщин и раскованных гребцов. Их тут же одевали в первую попавшуюся под руки турецкую одежду.
На широкой портовой площади сидели, лежали, а то и стояли пленники, преимущественно девушки; Богдан остановился и стал искать глазами дорогого ему человека, вторую мать.
- Она там! - крикнул бежавший позади Джулай.
Мелашка, постаревшая и измученная, сидела, заплетая свои седые волосы. Не то казацкий кунтуш, не то турецкий чапан был наброшен на ее тощее, изможденное тело. Богдан подбежал к ней и головой упал прямо в колени, даже испугав бедняжку.
- Родная моя матушка, матушка наша многострадальная! - шептал Богдан, обнимая худую, как лунь седую женщину в шелковом одеянии.
- Богдан, мой хлопчик! - зарыдала Мелашка, но тут же и умолкла.
К площади по горной улице бежала большая толпа турок. Их вопли были так ужасны, что все находившиеся на площади будто онемели.
И вдруг послышались радостные возгласы. Какого-то казака схватил в свои объятия турок, расцеловался с ним, как с братом, передал его товарищу, сам бросился обниматься с другими казаками.
Творилось что-то непостижимое. Сотни людей, одетых в турецкую одежду, обросших бородами, целовали казаков, хватали на руки спасенных детей.
Через минуту все стало ясно. На портовую площадь явились невольники украинцы, русские, даже несколько венгров и итальянцев. Все они уже несколько лет работали на виноградниках и табачных плантациях у богатых синопских турок. Большинство из них много лет тому назад были проданы на рынке в Кафе или привезены сюда с балканских, александрийских и других невольничьих рынков.
Но самым замечательным во всем этом было то, что армию невольников привел в порт турок Баяр. Словно одержимый, суетился он между ними, показывая свою преданность, стараясь заслужить их расположение. Это он поднял их на виноградниках, в жалких жилищах, на плантациях, всячески стараясь предупредить разгром и резню в той части предместий города, где жила его семья. Страшный пожар, выстрелы, неумолкающие вопли умирающих заставляли Баяра спешить, и он, торопливо собрав сотни невольников, привел их на берег моря. Он знал, что, только освободив как можно больше невольников, сумеет повлиять на казаков, смягчить гневное сердце мстителей и приостановить ужасное несчастье, свалившееся на жителей города.
В районе крепости выстрелы утихли. Только вопли уничтожаемых защитников и взрывы пороховых погребов потрясали землю. По охваченным пламенем улицам казаки группами возвращались в порт.
Богдан вместе со всеми наблюдал трогательную встречу невольников с казаками - их спасителями. Когда же на площадь из пылающего города стали возвращаться разъяренные, подогреваемые жаждой мести казаки, юношу охватила тревога. В облике большинства этих родных и близких ему людей чувствовалось что-то звериное.
Среди окровавленных, испачканных грязью и глиной казаков он с трудом узнал Джулая. Его лицо было также искажено ненавистью и гневом, как и у других казаков.
Он тащил за черные, блестящие волосы, заплетенные в тоненькие косички, молодую, пятнадцати-семнадцатилетнюю турчанку. Девушка не сопротивлялась, а покорно шла за ним, боясь причинить себе боль. Из рваного халата временами выскальзывала маленькая грудь, и девушка торопливо прикрывала ее своими лохмотьями.
Богдан с ужасом заметил, что такая добыча не у одного Джулая. Обходя толпу казаков, двое джур Сагайдачного за руки вели к челну старшин такую же молодую турчанку, приглянувшуюся самому казацкому атаману. Джуры многозначительно улыбались идущим навстречу казакам, давая понять, что любовь Конашевича к Евиным дочерям оправдывает их усердие и услужливость. Окинув взглядом победителей-казаков, Богдан увидел, что все они тащили не только груды ценностей, скрыни с реалами, с арабскими цехинами и ковры, но и девушек, среди которых были голые, без чадры, в нарушение извечного обычая мусульман.
У юноши больно сжалось сердце, и он забыл о тех ужасах, которые видел, спасая вместе с этими казаками своих соотечественников, в частности детей и молодых украинских девушек, перенесших значительно большие надругательства, чем эти турчанки...
Но он не забыл, что здесь действует неумолимый закон войны и мести. Джулай был лишь частицей той силы, что вызвала и этот пожар, и безжалостные убийства... такой же частицей был и сам Богдан, когда в охваченном пламенем переулке равнодушно отбросил ногой труп женщины...
16
События продолжали развиваться с ошеломляющей быстротой. Вскоре после появления несчастных невольниц вдруг со стороны моря донеслись залпы салюта, а потом оглушительный крик сотен людей. В первый момент трудно было предположить, что это происходит еще одна радостная встреча.
Флотилия атамана Бурлая, покончив с Трапезундом, прибыла на помощь казакам, осаждавшим Синоп.
И снова берег. Казаки бросались друг другу в объятия, а освобожденные пленники плакали от радости. Тысячи вооруженных, ликующих, возбужденных победой людей обнимались, приветствовали небо восклицаниями и выстрелами.