- Так и Богдан знает об этом? - спросила она.
- Да ты не радуйся, Матрена. Мне кажется, что непорочной христианской девушке лучше найти смерть в бурных водах Днепра, чем жить обасурманенной, рабыней, пусть даже и в султанском гареме. Гонец сказывал, что нет уже у Зиновия джуры-татарина...
- Убежал? - поторопилась Матрена.
- Кто его знает, Матрена. Пути господни неисповедимы.
И Матрене показалось, что муж что-то скрывает от нее.
- Конечно... - промолвила она.
- Кабы кто-нибудь не подслушал нас, Матрена, - понизив голос, сказал Михайло Хмельницкий.
- Господь с тобой, Михайло, мы с тобой только двое с глазу на глаз говорим. Кто же нас подслушает?
- Тот басурман оказался добрым человеком, хотя и молится Магомету, как и все мусульмане. Сказывают, тот турок - верный джура Зиновия. Богдан отправил его куда-то в турецкую Александрию, будто бы за женой и сыном; просил подыскать в Субботове и усадьбу для турка... А я так рассуждаю, что джура... если он является искренним и честным слугой своего хозяина...
- Наверное, искренний. Вон и Сулима говорит.
- Погоди, Матрена. Сулима и сказал мне как на духу: послал, говорит, голомозого разыскать Христину живой или мертвой. Коль жива и еще не приняла магометанства, так... выкрасть ее.
- А если отуречилась, приняла веру Магомета? - испуганно допытывалась Матрена.
- Говорит Сулима, что Зиновий и мусульманкой ее примет, лишь бы только душа у нее осталась такой чистой, как была тогда, когда она с ним прощалась в монастырском саду. Только Сулима не верит этому.
- А татарину поверил...
- На татарина вполне надеется. Не верит казак в промысел божий. Какое-то наваждение нашло на нашего хлопца: крест нательный, подаренный на прощание монашкой, перед походом в земли басурман Зиновий выбросил в волны морские.
- Свят, свят... Ума лишился, бедный, что ли?
- Перст вседержителя управляет всеми поступками... Не видать уже нашему сыну этой милой послушницы.
Матрена обернулась к иконам и, скорбно вздыхая, перекрестилась.
- Так едешь, Михайло, на Сечь? - шепотом спросила Матрена.
- Еду! - без колебания ответил Хмельницкий.
3
Шли скучные дни, недели, месяцы. Бесцветно проходила молодая, только начинающаяся жизнь. Богдан не испытал ее а только подошел было к ней! И то - случайно, как слепой, прикоснувшийся к нежному лицу сонной красавицы, отыскивая лишь палку, с помощью которой прокладывает себе путь в жизнь...
Безотрадно тянулись дни Богдана в Субботове - прошла уже не одна весна, не принося ему утешения. Турецкая сабля, лезвие которой было отравлено, надолго свалила его с ног, а когда ему стало легче, он почувствовал себя несчастным человеком. Душевное же отравление, сердечная рана требовали более радикальных средств, чем смертельный яд змеиного зуба.
Друзья, побратимы? Их у Богдана немало. Все казаки - его побратимы. Такие же, как и он, молодые, они тоже прикоснулись к нежной спящей красавице - судьбе, тоже стремились схватить ее своими могучими руками. Есть ли у друзей время, чтобы навестить Богдана, которого так обидела судьба, так окружили неурядицы в личной жизни и в общественной деятельности?
Михайло Хмельницкий, желая развлечь сына, увозил его в Чигирин, знакомил с новыми друзьями.
За последние годы Чигирин еще больше разросся за счет новых поселенцев из числа изгнанных, осужденных крестьян и казаков-выписчиков. Сюда шли из всех староста Речи Посполитой. Богдан с интересом знакомился с новыми поселенцами, иногда по целым дням находился в чьем-нибудь дворе, где с песнями мазальщиц, с шутками и смехом молодежи "толокой" возводилась хата. Он перебрасывался с ними словами, пел, шутил и старательно бросал лопатой молодицам и девушкам вальки глины. И все-таки эти случайные развлечения не могли рассеять его тяжелой тоски, одиночества.
Однажды после обеда он сказал отцу, что пойдет к кузнецу Миките, куда частенько стал заглядывать, чтобы послушать, о чем говорят люди. Большая кузница чигиринской крепости превратилась в настоящую оружейную мастерскую города. Здесь отковывали сабли, закаляли копья, а сейчас еще и оковывали медные пушки, подаренные подстаросте сечевиками после возвращения их из последнего морского похода на Царьград.
Здесь Максим Кривонос и нашел Богдана. Богдан так обрадовался своему старшему другу, что даже прослезился. Он сразу же повеселел, однако Максим не мог не заметить, как печальны его глаза, какое равнодушие к жизни застыло в них.
- Не в монастырь ли ты собрался? - спросил Кривонос, ставя на землю молот после того, как показал свое кузнечное мастерство. Он хотел как-то развеселить молодого друга.
Однако Богдан не понял его шутки и еще пристальнее посмотрел на атамана.
- Отец пожаловался?
- Что ты, Богдан, я пошутил, - оправдывался атаман, почувствовав тревогу юноши.
- Да, об этом я советовался со своими родителями, - задумавшись, начал Богдан. - Считаю, что при моем нынешнем душевном состоянии самый лучший выход - монастырь.
- Стать монахом?
- Почему же непременно монахом? Ведь и в Мгарском монастыре есть школа. Наших людей нужно учить письму... Да и не только письму. Стыдно смотреть на наших полковников, которые на грамотах и государственных документах вместо подписи ставят крестики, как, к примеру, полковник Дорошенко. Какие там монахи? Учителя нужны! Я мог бы обучать учеников и латинскому языку, истории, географии. А то сидишь вот здесь, на границе, места себе не находишь и терзаешь свою душу сомнениями да раскаянием, что столько лет потратил на обучение в иезуитской коллегии...
Выйдя из кузницы, Кривонос и Богдан пошли по крутому берегу Тясьмина в густой перелесок. Пышная крона берестовых деревьев не только таила приятную прохладу, но и успокаивающе действовала на друзей, располагала к непринужденной беседе. Казалось, что за три с лишним года Богдан настолько отвык от людей, что даже был рад спрятаться от них в этих прибрежных кустах.
Они облюбовали местечко, откуда был виден поблескивавший сквозь ветви деревьев, обросший водорослями спокойный Тясьмин. Богдан взял испачканную в кузнице руку своего побратима в свою, чем крайне растрогал непривычного к таким нежностям Максима.
- Вижу, тоскуешь, Богдан. А в таком душевном состоянии очень легко можно прийти к мысли - стать генералом инквизиции... - спокойно и ласково промолвил Максим, не снимая своей руки с колена Богдана.