- Эту написанную кровью обездоленного казачества тяжкую присягу действительно подпишу я, доверенный его величества пана короля и признанный вами писарь королевского войска реестровых казаков, - медленно произнес Богдан. - Написана она в полном согласии и зачитана на раде старшин и казаков под Боровицей в канун рождества года божьего 1637-го.
Потом быстро сел и размашисто вывел: "Богдан Хмельницкий, войсковой писарь, именем всего войска его королевского величества скрепляю казацкой печатью и собственной рукой".
И отошел от стола, не глядя ни на кого. Адам Кисель схватил документ казацкого позора и деловито протянул руку, забирая у Богдана перо. А возмужавший и умудренный жизненным опытом Богдан стоял, глубоко переживая позор казаков, но веря в великую силу своего народа. Он понимал, что вместе с пером ускользал от него почетный титул генерального писаря. Как воспримет это мать?..
Он даже не заметил, как подошел к нему полковник Станислав Потоцкий.
- Чудесно, пан Хмельницкий! Прямо как в Римском сенате... - пожимал он похолодевшую руку Богдана, словно собирался оживить ее, подбодрить и его самого.
- Я очень умилен, уважаемый пан Станислав, что именно в такую минуту унижения вы дружески протянули мне руку. Сердечно тронут! А не знаете ли вы, милостивый пан Станислав, что-нибудь о нашем общем друге юности?
- О пане Станиславе Хмелевском?.. Вот так же, как и вы, хандрит наш пан Станислав. Служит старшиной в гусарском полку Станислава Конецпольского в Кракове. Пан Богдан, очевидно, помнит прекрасное изречение Пьера Кардинала о поповском "племени", кажется, из латинской сатирической классики...
- Пресвятая матерь, да разве при таких заботах удержится что-нибудь в голове... Не так ли, как там у него: "Поповское племя грешит дни и ночи. Только остаток суток они - чудесные люди!.."
- Вашей памяти можно позавидовать! Действительно, вот так растрачивает время и наш Стась: весь день занят с гусарами, а всю ночь, точно клещ на теле, изматывает его гетманская служба. Только остаток суток он свободен...
- Полковник?
- Королевским указом не присвоили ему этого воинского звания. Но по милости пана краковского каштеляна исполняет эти функции... Прекрасного служаку нашел себе пан, завидно смелый и... оригинальный казак. Я помню наше с ним первое знакомство.
- Растут люди, мой добрый пан Станислав, - со вздохом произнес Богдан.
22
Ганна провожала до ворот сотника Якима Сомко не как гостя, а как брата. Мороз на дворе ослабел, в воздухе летали мелкие снежинки. Густые облака затянули небо, приближая наступление зимних сумерек.
- Вроде и не заезжал ты к нам, Яким. А помнишь, как прежде мы с тобой не любили разлучаться? - печально покачав головой, сказала Ганна.
- Тогда нас было только двое, Ганнуся. А теперь ты... сама стала матерью!
- Таких, как были мы тогда, тоже только двое, Яким...
Смотрела на одетого в казацкую форму брата и любовалась им. Он был в синем шелковом жупане, подпоясанном красным кушаком. Яким не жалел денег на одежду. На боку у него висела турецкая сабля, подаренная старым полковником Ганнусей, за кушаком торчали рожки с табаком и порохом. Да и чуприна у него, как и у Богдана, по-шляхетски подстриженная...
- Когда еще заедешь? Не так уж много у меня братьев, Яким... - то ли с грустью, то ли с упреком произнесла.
- Скучаешь?
- Только ли от скуки болит душа? Да и есть кому меня развлечь! Один Тимоша так поразвлекает за день, что не дождешься, когда в постель ляжешь. А кроме него есть еще и дочки. Старшая совсем взрослая стала, уже на выданье, как говорит пани Мелашка.
- Про Богдана спрашиваю. Не осуждай и не гневайся на него. Словно в трясину попал казак. Не любят его вельможные паны, да и он не каждому в ноги кланяется.
- Не любят, а все-таки терпят. Сам король отметил его, коронный гетман интересуется Богданом, - не удержалась, чтобы не похвастаться своим мужем.
- Ну, будь здорова, сестрица, спокойной ночи, пани Мелашка! При случае передам Мартынку, чтобы навестил свою матушку... Погодите-ка. Чуть было не забыл. Карпо, пропащая душа, нашелся! Он вместе с донскими казаками отбил Назруллу у турецкого посольства. До самой Молдавии следом шли за ними.
- Все-таки отбили! - радостно воскликнула пани Мелашка.
- Удивляюсь я Богдану: зачем он якшается с этим голомозым?
- Да бог с тобой, Яким! Назрулла принял христианство и, говорят, крест святой носит на шее. Не каждый из наших православных так верует... защищала Ганна Назруллу.
Сомко лишь рукой махнул. И уже возле коня, беря поводья у джуры, сказал на прощанье:
- Мне все равно, пускай себе... Хотя голомозые отца нашего... Да и пани Мелашка знает им цену...
Несколько тяжеловато, но все же ловко Сомко вскочил на коня и поскакал следом за казаками. Словно нырнул в небытие.
Приезд брата всегда был настоящим праздником для Ганны. С появлением Сомко в Субботове сразу исчезала печаль. Рассудительный Яким мог посоветовать и помочь, он принимал близко к сердцу малейший разлад в семье субботовской родни. Особенно он следил за настроением тосковавшей по мужу сестры. Неужели Богдан, случайно женившись на вдове, так и не нашел тропинки к ее сердцу? Сомко не скупился на деньги для сестры, когда они требовались ей в хозяйстве. Это никого не удивляло. Но этого было слишком мало. Порой Ганна с большим нетерпением ждала брата, чем Богдана. Она и сама понимала, что у Богдана и в самом деле не было никакой возможности уделить внимание семье и хозяйству. Посягательство польской шляхты на богатые украинские земли принуждало Богдана-воина забывать об обязанностях Богдана - мужа и хозяина!
Сомко выполнил свое обещание передать Мартынку, чтобы он приехал в Субботов к матери.
Однажды утром, в один из дней новогодней недели, Мелашка вышла во двор и увидела, как у их ворот остановились четверо всадников. Она тотчас узнала Мартынка, сидевшего на буланом с рыжими пятнами коне. Он стоял впереди, словно выговаривал у своих друзей право первым подъехать к воротам родного дома.