Но простых жителей Варшавы мало интересовало посольство казаков. Вначале владыка Курцевич-Булыга сопровождал Сагайдачного на приемах в королевском дворце и во время визитов к знатным вельможам Польши. Потом, удостоенный такой королевской милости, епископ с головой ушел в свои религиозные дела, завязывая знакомства с духовенством Варшавы.
А что должны были делать полковники, предоставленные самим себе? Стараясь не попадаться на глаза охране и людям, они любовались Вислой. Неловко чувствовали они себя при встречах с Сагайдачным. Не радовали их и восхищенные рассказы полковника о частых посещениях короля и окружавших его иезуитов.
Пожилой уже полковник Дорошенко возмущался утомительным бездельем в посольстве. Сравнительно молодой, но уже не раз ездивший с посольством пылкий Острянин горячо поддерживал своего товарища. И полковники не захотели сидеть сложа руки в посольских покоях.
— Чего нам тут сидеть, пан Петр, — чуть ли не закричал, обычно поддерживавший во всем Сагайдачного Дорошенко. — Там земля горит под ногами казаков, а мы, их полковники… протираем штаны и локти на скамьях королевских задворок, торчим как пни здесь. Говорю же я тебе, пан Яцко, уедем скорее туда, где мы нужнее, где нас ждут!
— Правду говоришь, полковник Дорошенко. С казацкими полками при таком наплыве пришлых людей один Бородавка не справится. Неизвестно, что еще нам будет за нападение на Белую Церковь и усмирение евреев, глумившихся над образом Спасителя. Да и вспыльчивого полковника Мосиенко вместе с ирклеевцами, очевидно, уже отправили в поход на Царьград, чтобы потревожить султана, сбить его с толку, расстроить военные планы. Могут напороться… А мы здесь стельки сушим. Поедем, поможем им!
Для приличия Сагайдачный стал уговаривать их, однако легко и соглашался с ними. Для въезда в королевский дворец нужны были и полковники. Теперь все позади. Король желает только с ним, Петром Сагайдачным, завершать посольские дела, сведенные в конце концов лишь к переговорам о выступлении казаков против Турции под началом польного гетмана. Поджидает Ходкевич казаков во Львове, чувствуя себя там как на пылающем костре разгоревшейся войны. Ведь молодой султан мечтает о большой виктории! Даже свой мусульманский рамазан в походе празднует где-то в низовьях Дуная.
И полковники поскакали верхом на конях из Варшавы, словно удирая от преступления, из посольских покоев! Будто и не ехали сюда в скрипучих каретах. Даже и ночевали в лесах на приволье. А вокруг них зеленели поля, расцветали голубые цикории, возвышались над травами роскошные стебли донника.
За Фастовом начало ласково припекать солнышко, поторапливая полковников, и без этого спешивших к казацкой армаде, находившейся в походе в Молдавии. Ведь молдавские земли не ближний свет, за Днестром! Покуда доберешься туда, не одни подошвы сотрешь. А еще и воевать надо…
— Говорил наш гетман Бородавка: хоть и в ад пойду с таким войском… — от скуки промолвил полковник Яцко Острянин, снимая шапку. Они уже шли по свежим следам отважных, неудержимых казаков.
— В ад, может, и попадет пан Яков, недальновидный и слишком горячий человек. Видите вон пожарище в имении сторонника иезуитов… — тяжело вздохнув, сказал полковник Дорошенко. — Конашевич, прощаясь, советовал мне возглавить реестровых казаков, чтобы Бородавка мог собрать рассеянные по лесам и степям полки запорожцев. Ирклеевцы пошли к морю, чтобы отвлечь силы турок. По пути в Царьград могут нарваться они на мощные заслоны, погубят целый полк! Да и самого Бородавку не так-то легко теперь найти в этих лесах.
— По пожарищам найду! — коротко ответил Яцко.
А пожарища и в самом деле говорили о шумном и грозном походе. Сорок тысяч! Каждый четвертый на коне. Такую ватагу нужно накормить, снабдить возами, пушками, порохом, поневоле рассеешься по широким просторам Приднестровья в поисках постоя!
— А я, будучи на месте Бородавки, пошел бы прямо на орды Османа или сначала заманил бы турок на эти пожарища, пустоши… — вслух размышлял Дорошенко.
— Чтобы потом незаметно выйти из леса и ударить до голодной орде! — поддержал его Яцко Острянин.
Увлекшись, полковники представляли себя на месте наказного атамана Бородавки. Конечно, такой сорокатысячной армаде можно бы и подразнить врага, распыляя его силы. А потом напасть на турок где-нибудь за Днестром, сбить с них спесь, отбить охоту праздновать рамазан в походе. Осман вынужден будет растягивать войска, ослаблять ударный кулак. А если он узнает, что войска Ходкевича сосредоточены в одном месте, то может окружить их и задушить, как удав, своей трехсоттысячной ордой… Умному гетману следовало бы и это учитывать, отвлекая сильную конницу врага на свой южный фланг.
21
Казаки действительно уже воюют где-то за Днестром. По пути их продвижения раздаются и вопли шляхты в имениях, которые она самовольно захватила, чтобы закрепиться на новых пограничных просторах украинской земли.
— Прошли уже проклятые казаки или промышляют набегами на имения шляхтичей? — нервничал старый гетман Ходкевич, выслушивая донесения разведчиков и связных. Поэтому и решил направить одного из довереннейших православных шляхтичей, пана Киселя, разыскать и как можно быстрее привезти Сагайдачного.
— Пан Адам должен понять наконец, что королевским войскам Речи Посполитой нужен Сагайдачный с казаками! Да, да, пан Адам, нужен именно полковник Сагайдачный, как наказной казацких войск! Понял, пан Адам?
— Конечно, вшистко зрозумялем, уважаемый пан Иероним! Разумеется! Сию минуту лечу навстречу полковнику.
— Наказного, прошу, наказного Сагайдачного!
— Но ведь Бородавка… — настаивал Кисель.
— У пана Киселя в мозгу бородавка растет! Надеюсь, пан Адам понимает, что речь идет о страшной войне с басурманами? — захлебываясь, говорил страдающий одышкой Ходкевич, убеждая своего верного холуя из православных украинцев.
И где-то в конце лета, в Киеве, Кисель все-таки добился встречи с Петром Сагайдачным. Уходило жаркое знойное лето, приближалась осень, напоминавшая о второй годовщине со дня поражения Жолкевского. Богатый и еще не оправившийся после этого похода за Днестр край, в котором вырастали словно грибы хутора шляхты, казалось, притаился, узнав о новой войне, о новых набегах вражеской конницы, опустошавшей земли Украины. Даже птицы и звери, извечные хозяева лесов, неохотно возвращались в свои старые гнезда. С юга и с запада ветер приносил тревогу и печаль.
А с востока, с казацкого края, даже ворон не приносит никакой весточки. Где находятся казацкие войска Бородавки, по каким дорогам движутся они на соединение с королевскими войсками?
— Тревожит пана Ходкевича ваш наказной. Надо было бы вам, пан Петр, возглавить полки реестровых казаков!
— А где же посполитое рушение, где шляхтичи Корецкие, Любомирские, сенатор Журавинский и эти тайные надсмотрщики, паны Лесновский и Собеский? У них же там столько сил, пан Адам! — вспылил утомленный и задетый такой настойчивостью Сагайдачный.
— Войска, конечно, идут… Пану Ходкевичу есть на что опереться своей гетманской булавой. Очевидно, и королевич… — как всегда извивался вьюном льстивый Адам.
Это почувствовал, а вскоре и полностью осознал Сагайдачный. Да и гневаться ему на бдительность Ходкевича тоже не следует. Гетман — опытный полководец!
— Говорил мне на прощанье его милость королевич Владислав, — вдруг похвастался Конашевич, — что он рад моему возвращению к войскам. Что-то намудрил Бородавка, растянув сорокатысячное войско по всей Надднестровщине.
— Именно это и тревожит пана гетмана. Пан Петр, очевидно, помнит, как еще на совете в Сухой Дубраве Бородавка предлагал левобережным полковникам, кропивянцам и переяславцам, чуть ли не оседлать все устье Днестра! Тринадцать чаек с ирклеевцами даже в море вышли, чтобы не сосредоточивался, мол, хвастливый Осман со своей армадой только против войск Ходкевича в молдавских степях.