На этот раз полковник-пацификатор, словно от усталости, упал в удобное, обитое сафьяном кресло. «Очевидно, с удовольствием читает этот богопротивный Коран, как и сумбурные пророчества Кампанеллы!..» — подумал пан Пясочинский.
А в соседней комнате пела и шумела разгулявшаяся молодежь, гости хозяина. Вдруг зазвучала бандура, и голос слепого кобзаря, заглушив пение Карпа, словно из-под земли донесся и в эту уютную комнату:
Степенный пан каштелян вздрагивал, сидя в сафьяновом кресле. По улыбке хозяина понял, что для него появление в доме кобзаря не было неожиданным.
Но чигиринский полковник и тут пришел на помощь встревоженному каштеляну:
— Пан каштелян не для прогулки приехал сюда с низовий Днепра, побывав на Кодацких порогах, возле которых коронный гетман хотел бы построить самую дальнюю крепость. Речь идет, пан писарь, об объединении казаков в полки.
— Да пни и так объединены в полки, уважаемые панове! Не понимаю, как еще надо объединить их? — спросил Богдан, воспользовавшись короткой паузой чигиринского полковника.
— Не реестры, а воины… воины нужны пану коронному гетману! — не утерпел Пясочинский. — Сколько вооруженных казаков болтается без дела возле Днепра. Речь Посполитая обеспокоена. Московский царь снова подтягивает свои войска к Смоленску. А на Черниговском направлении?! Королевские войска на Дунае помогают австрийскому цесарю. Его величество король болеет. Поэтому пан коронный гетман сам решил собрать двадцать тысяч вооруженных казаков…
— Двадцать тысяч?.. — удивился Богдан, развеселив своего гостя. — Да их, кажется, не больше шести тысяч в реестре! Остальным, как известно, предложено сложить оружие, сжечь чайки и разойтись по домам. Очевидно, уже и разошлись.
— Уважаемый пан писарь, это шутка или хуже?.. — нервничал Пясочинский, прислушиваясь к голосам за стеной и пению кобзаря. — Речь идет о двадцати тысячах вооруженных казаков, а не реестровцев! А разошлись ли нереестровые казаки, уважаемому пану писарю, очевидно, лучше знать, чем мне. Надо навербовать из них, — подчеркнул он, кивнув на дверь, откуда доносились звуки бандуры. — Надо навербовать двадцать тысяч отлично вооруженных воинов.
— Это совсем иное дело, уважаемые паны! — И Богдан пристально посмотрел в окно, за которым чернела пустота. Он видел, как неудобно было одетому пану Пясочинскому сидеть в кожаном кресле, держа саблю на поручнях. — Да разве наберешь их теперь двадцать тысяч? — и кивнул в сторону двери, вызвав этим еще большее оживление гостя. Тот задвигал саблей, точно подгонял Богдана.
И Богдан закончил:
— Слыхали мы о том, что большая часть казаков собралась снова отправиться в морской поход. Народ голодает, ищет казацкого хлеба.
Пясочинский вскочил с кресла, потрогал саблю и, словно ловя Богдана на слове, с восторгом произнес:
— Правильно мыслите, пан писарь! Собираются на море… А не лучше ли им отправиться в земли московского царя? Черт с ними, с этими реестровыми казаками. Пану гетману нужны храбрые воины, которые могли бы отразить нападение на Смоленск! В разговоре с глазу на глаз так и заявил пан коронный гетман… Никто, говорит он, не способен так умело и быстро объединить прекрасных приднепровских воинов, как чигиринский писарь пан Хмельницкий.
— Он так и сказал? А почему бы не польный гетман пан Казановский? Наконец, пан Николай Потоцкий?.. — И снова посмотрел в окно.
— И о них говорили, уважаемый пан Хмельницкий. Приднепровским воинам, или, как они называют себя, казакам, нужен не грозный, как вышеназванные паны, командир, а молодой, энергичный, хорошо понимающий душу казака атаман… Именно понимающий душу казака, уважаемый пан Хмельницкий! Егомость пан Конецпольский, подумав, так и сказал: только молодой чигиринский писарь, сын подстаросты Богдан Хмельницкий, любимец покойного Жолкевского! Таким образом, как видите, пан Богдан, с каким уважением относится к вам коронный гетман.
— Скажу откровенно, не ожидал. Искренне благодарю вас за сообщение!.. Но об этом, как понимаю, уважаемые паны, я лично должен поговорить с коронным гетманом. И немедля! — словно очнувшись от задумчивости, закончил Богдан этот деловой разговор. Наконец он понял ситуацию. Не отклоняя их предложения и не давая согласия, он высказал желание продолжить этот разговор с коронным гетманом Речи Посполитой и дал понять полковнику, что их новогодний визит на этом закончен.
Гостеприимный хозяин улыбнулся, прислушиваясь к праздничному шуму друзей за стеной и к кобзарской думе, и быстро поднялся с кресла.
7
Была глубокая ночь, когда Богдан вместе с Сулимой вышел из светлицы. Пусть молодежь отплясывает гопака под бандуру! Он уже обдумал предложение коронного гетмана. Роман Харченко так и не возвратил ему коня, но Богдан уже не сердился на него за это. Конь служил казаку в боях с королевскими войсками.
Богдан посоветовал Сулиме немедленно подобрать самых лучших молодых казаков и отправиться с ними в далекий военный поход.
— Куда же? Снова на море и на северное побережье Турции? — задумчиво спрашивал Иван Сулима.
— Куда, куда?.. Разве я знаю, где казак может найти свое счастье. Не обязательно воевать с турком на его земле. Вон на обоих берегах Дуная до сих пор война. Разве тебе впервые бывать там! Когда-то ты хвастался наградой папы римского за то, что подарил ему несколько сот голомозых пленников.
— Девать их некуда было, — смеясь, оправдывался Сулима.
— Знаю. Воевал бы ты, если бы не задобрил грозных святейших… Теперь у тебя все-таки есть протекция у самого папы римского! До Вероны протоптал дорожку с такой тяжелой ношей, как пленники, вот и должен был сделать этот… дружественный подарок папе, — засмеялся Богдан, подбадривая Сулиму.
— Может, пригодится когда-нибудь и эта награда.
— Вряд ли, Иван. Папа умер, а новый, Урбан, и своих партизан уничтожает с помощью наемных войск. Медальон его предшественника не является свидетельством на право искать в горах Италии повстанцев. Но, независимо от этого, славянские народы на Балканах стонут не только под ярмом турок, но и европейских пацификаторов… Не следует, говорю, слепо впутываться в военные драки. Взять хотя бы, к примеру, грабителей, войска султана на Балканах. Пускай бы народ Болгарии, да и другие славяне Приморья почувствовали, что у них есть друзья на Днепре. Надо два-три года перебиться, собраться с силами…
…И полковник Сулима с двумя тысячами казаков отправился к берегам Черного моря и за Дунай.
«Ой Дунай, мий Дунай…» — запевал Карпо Полторалиха, а за ним подтягивали казаки. С песней и вступили казаки Сулимы на согретые южным солнцем болгарские земли. Здесь даже зимой не надо было заботиться ни о теплой одежде, ни о теплой хате. Многие казаки не впервые тут. Утаптывали стежки в горах Македонии и в загребских придунайских лесах. Двухтысячный отряд казаков поредел еще возле устья Дуная. Несколько сот старших казаков отделились в Килии, пошли на море. Вместе с ними поплыл и Назрулла сводить свои счеты с султаном.
Сулима не удерживал их.
— Счастливого пути, — говорил он на прощанье. — Плывите по морю, такая погода хорошо помогает казаку. А мы обойдем море по славянским землям. Может, в Царьграде и встретимся. Если раньше нас доберетесь туда, кланяйтесь голомозым. Скажите, что Иван Сулима придет жениться на первой одалиске султана!
— Да и о невесте-туркене для Карпа не забудьте напомнить при этом, — пошутил Полторалиха.
В действительности Сулима не был уверен в том, что не повернет свои полки к морю где-нибудь в более населенном побережье Болгарии. Но здесь трудно было бы найти необходимое количество челнов для такой армии казаков.