И все же почему я не приказал стрелять в комиссаров? Потому что воины не заслужили такой смерти, было неправильно из освободителей превращаться в палачей, и я не хотел стать одним из них. Теперь же наше дело погибло, и есть ли шанс, что оно послужит будущим поколениям?
***
На следующее утро меня допрашивал какой-то комиссар. Вел себя хамски, но руки не распускал. Cпрашивал про главную базу, тайники, андроидов, ядерное оружие. Что мог я скрывал, недоговаривал, чисто из-за принципа, вряд ли теперь имеет какое-то значение мое молчание, и только про поиск атомной бомбы рассказал все начисто, насколько позволяла память, и здесь по иронии комиссар мне не поверил. Целая неделя прошла по одному и тому же графику:
8.00. Подъем.
8.30. Завтрак из питательной массы, иногда даже со вкусовыми добавками.
9.00. Допрос.
13.00. Обед.
После обеда был либо новый допрос, обычно длившийся не более 2-х часов, либо личное время, которое заключалось в раздумьях или в тупой лежке, глядя в потолок.
18.30. Иногда давали скудный ужин, но чаще всего нет.
20.00. Приходил пастор Святой Церкви. Как я не пытался от него избавиться, он все равно приходил вновь и вновь, пытаясь обратить меня в свою веру. Я ему объяснял, что это бессмысленно, меня все равно убьют, в ответ он лишь слегка улыбался и продолжал свою тираду. Самое омерзительное, что пока я не называл правильный ответ или не соглашался с ним, он говорил одно и тоже предложение выводя меня из себя, но получив положительный ответ, священник иногда угощал меня сигаретой.
Вера большую часть жизни была для меня чуждым понятием, но чем ближе к смерти, тем все чаще меня посещают мысли о Боге и уготован ли для людей некий неизведанный мир с замиранием последнего вдоха, и сразу вспоминаю Бомани. Если Бог есть, он так разочаровался в человечестве, что не стал мешать нашему самоуничтожению.
На седьмой день допрос протекал вяло и всего за час был окончен. После обеда, завязав глаза, меня в первый раз вывели из камеры, ведя по бесконечным коридорам здания. То и дело приходилось пригибаться, подниматься по ступеням, сворачивать, пару раз я чуть не упал, за что получил хороших затрещин. Чем дольше шли, тем свежее становился воздух. Наконец мы остановились и с глаз сняли повязку, я зажмурился от непривычно яркого света. Когда глаза приспособились, узрел, что нахожусь в небольшой комнате, напротив решетчатой двери, сквозь щели которой виднеются высокие трибуны Арены. Дуновение холодного ветра приятно освежило лицо, я несказанно обрадовался, увидев привычно хмурое небо после стольких дней, проведенных в сырой темнице.
Ворота открылись и меня вывели на грязный песок.
— Осмотрись здесь, почувствуй почву, завтра тебе предстоит сражаться. И не вздумай умереть, я поставил на тебя, — обратился ко мне один из охранников.
— Я смертник, какая мне разница, днем раньше, днем позже.
— Эй эй, не вздумай, я поставил приличную сумму. Если умрешь, я…
— И что же ты сделаешь? — не удержался от смеха, за что получил удар под дых.
— Вот дерьмо! Чего ты хочешь? — Раздосадовано спросил тюремщик.
Я еще не восстановил дыхание, и все же нашел силы улыбнуться.
— Уже лучше. С кем я завтра буду сражаться?
— С выжившими бандитами.
— Столкнуть друг с другом друзей и соратников, честно говоря, не удивлен.
— Да какая хрен разница! Выиграешь, куплю тебе сигарет, как?
— И достанешь книг.
— А зачем они тебе?
— Как ни странно — читать.
— Ладно, как скажешь, только давай бейся изо всех сил.
Дав немного походить по Арене, прикинуть положительные и отрицательный свойства местного грунта, что устилал поле завтрашней битвы, меня отвели назад, надзиратель, в качестве аванса дал сигарету и половину питательного батончика. Закурив, я лег на кровать и прикинул завтрашний бой. Боюсь ли умереть? Да, мы все боимся, кто бы что не говорил. А что будет если против выставят кого-нибудь из Корпуса? Тогда может сразу наложить на себя руки, самовольно выйти из их игры? Нет, не могу, лучше сдохнуть на арене от ран, гордо стоя наперекор крикливой толпе, я все-таки генерал Корпуса Смерти. Возможно ли бежать? Пока не нашел ни одной уязвимости, посмотрим, может Арена все же даст шанс.
***
Воскресенье, как и прочие дни, началось с отвратительного завтрака. Привычный допрос сменило очередное безделье. Иногда мне казалось, что слышу шум зрителей, но не мог понять взаправду это или всего лишь разыгралось воображение от нервного возбуждения. В 11.30 за мной пришли надсмотрщики.
На этот раз повязку сняли с глаз в другом помещении, и судя по воздуху недалеко от выхода. Освободили руки от кандалов, после чего под дулами автоматов «предложили» одеть броню гладиатора, явно изготовленную специально для меня — позолоченный доспех с эмблемой Корпуса Смерти на груди. Спорить я не стал, желая избежать «убеждений». После подошел врач и закрепил на руке необычный манжет.