Друг сидел у двери и не шевелился. Рядом лежал кусок мяса, который положила Светлана. Он не хотел есть. Хозяин не взял его с собой, а это значит, что хозяин пошел на верную смерть. В противном случае он никогда не оставил бы Друга. А если хозяина не будет, то и смысла нет жить. Как он будет смотреть в глаза сталкерам. Да что он! Как его мать переживет такой позор.
Друг посмотрел на дверь. Она была открыта. Надо уходить. Надо осмелиться ослушаться. Если бы не его хозяин, то он, его братья и его мать, были бы мертвы. Они должны Хмурому. И этот долг обязует его или умереть вместе с хозяином, или спасти его.
Друг снова посмотрел на дверь. Всего-то делов, так это потянуть зубами за ручку и дверь откроется. Света с Машей на кухне, а Сережа в тире. Никто и не заметит.
Он тихо, как приучил его Хмурый, подошел к двери, встал на задние лапы, взялся за ручку зубами и дернул. Дверь немного приоткрылась. Друг посмотрел в сторону кухни и выбежал на лестничную площадку.
По лестнице он сошел бесшумно. Подъездная дверь была открыта и прижата камнем. Дорога была открыта.
— Эй! Друг! — Часовой на выходе из города окликнул его. — Далеко не забегай. На бойцов из «Долга» можешь напороться. — Друг промчал мимо, не задерживаясь. Часовой по инерции и больше для себя пробормотал. — А они парни с придурью.
Друг несся по шоссе в сторону блокпоста «Долга» и пытался мысленно связаться с матерью. Ему это не удавалось. Периодически, он останавливался и, задрав голову, начинал выть. Жутко и тоскливо.
— Никак Друг бежит! — Шустрый стоял у шлагбаума со стороны Ростка. — Привет, Друг! А где хозяина потерял?
Друг остановился у его ног, задрал морду и завыл.
Из бункера выскочил Старый. Он на ходу вставлял рожок в автомат. Увидев воющего Друга, он притормозил и, посмотрев на Шустрова, произнес:
— Чегой-то он? И почему один?
Шустрый пожал плечами.
— Может что случилось? Друг! Ты чего?
Друг снова завыл.
— Хрень какая-то. — Старый почесал щеку. — Может он Хмурова потерял по дороге?
— Чернобылец-то?
— Да. Это я не подумал.
Друг перестал выть и тихо, оглядываясь на Старого, побежал к воротам, ведущим на свалку.
Старый сложил ладони рупором и прокричал:
— Эй! На воротах! Пропустить чернобыльца с ошейником и не стрелять!
Только он это прокричал, как Друг сразу рванул в полную силу. Он промчался мимо часового, добежал до развилки, где одна дорога вела на свалку, а другая в Темную долину и остановился. Постояв немного, он снова завыл.
Ему ответил другой вой. Друг помчался в сторону Темной долины.
Через некоторое время он увидел бегущую ему на встречу мать с братьями. Не добегая несколько метров до матери, он лег на брюхо и пополз, виновато скуля.
Он каялся своей матери в своих грехах и готов был принять от нее любое наказание.
— А уютный шалаш ты смастерил, Серенький. — Химера вздохнула. — Как домик в деревне.
— Ничего, Надежда! Попрошу дока помочь с инструментами и настоящую избу поставим.
— С печкой?
— А как же! Где же наши ребятишки греться будут?
Химера зажмурилась. Контролер смотрел на нее и улыбался. Шалаш и правда был классный. Изломы помогли. И дом построят. Док псевдогиганта даст, чтобы бревна перетаскивать. Серый смотрел на Надежду и мечтал.
— Слышишь? — Вопрос химеры вывел его из грез.
Контролер прислушался.
— Чернобыльские псы воют. — Он опять послушал. — Ого! Слепых псов собирают.
— Как ты думаешь, для чего? — Надежда встала с лавки. — Не меньше десятка чернобыльцев воют. Это ж какая армия собирается.
— Может за кордон пойдут.
— А оно им надо? Зона сама расширяется. Со временем вся Большая земля под Зону ляжет. Смысла нет в набегах. Только живность впустую губить.
Серый слушал. Лицо его становилось серьезным. Он посмотрел на Надежду.
— Крысиных собак поднимают. — Вдруг он схватил химеру за руку. — Друг воет!
— Ты не ошибся?
— Ты что, Надежда? Я не могу ошибаться. Ты же знаешь. — Он поднялся и начал одевать плащ.
— Ты куда?
— Хочу узнать, что случилось. Не мог Друг уйти от Хмурова. Чернобыльцы долги не забывают. Ни свои, ни чужие. Значит с Сашей, ну, в смысле, с Хмурым беда.
— Сиди дома и жди меня. Я сама пойду. Не будешь же ты спорить, что ходишь как черепаха.