Нгуен прощался с этим городом если не навсегда, то надолго. Он уже твердо решил, что из России будет пробиваться на родину. Шесть лет, проведенные в Париже, не прошли даром. Он стал коммунистом, приверженцем самого верного революционного учения — ленинизма. Он искал и нашел путь освобождения своего народа — ту сияющую идею, которая влекла его в дальние странствия. Он прошел суровую трудовую школу, много учился, усвоил основные принципы революционной борьбы, стал профессиональным революционером.
Только своему самому близкому другу Блонкуру он раскрыл истинную причину неожиданного отъезда. Ему же оставил прощальное письмо для коллег по Союзу колониальных народов и «Парии», которым сказал, что уезжает в деревню отдохнуть и подлечиться.
«Дорогие друзья, мы долго работали вместе, — писал Нгуен. — Несмотря на то, что мы представители разных стран и национальностей, люди разных убеждений, мы любили и понимали друг друга, были как родные братья.
Мы все страдаем от жестокостей колониализма и боремся за общий идеал — освобождение наших соотечественников и восстановление независимости наших стран. В этой борьбе мы не одиноки, нас поддерживают все народы мира. И французы-демократы, настоящие французы стоят на нашей стороне.
Наша общая работа в Союзе колониальных народов, в газете «Пария» уже дала хорошие результаты. Она показала Франции, каково положение в ее колониях. Франция поняла и разглядела истинное лицо акул-колонизаторов, которые используют ее имя и честь, чтобы грабить нас и умножать свои прибыли. Наша работа способствовала пробуждению наших соотечественников, она же помогла им узнать настоящую Францию — родину лозунгов свободы, равенства и братства. Но нам предстоит еще много сделать. Что именно?
Этот вопрос нельзя ставить и разрешать механически. Все зависит от положения каждого народа в отдельности. Лично для меня вопрос ясен: нужно вернуться на родину, к своему народу, пробуждать его, организовывать, сплачивать, готовить к борьбе за свободу и независимость…»
Чтобы не попасть в поле зрения филеров, Нгуен, одетый в элегантный костюм, ехал в вагоне первого класса экспресса Париж — Берлин и, как он вспоминал, «курил дорогую гаванскую сигару, изображая из себя богатого коммерсанта». В Берлине его встретил один из немецких товарищей, который затем посетил представительство РСФСР и попросил советских друзей выдать документ представителю ФКП, уроженцу Индокитая, который направляется в Москву на работу в Коминтерн. Вскоре Нгуену вручили за подписью полномочного представителя РСФСР в Германии «проходное свидетельство» на имя фотографа Чен Ванга, совершающего путешествие. Через несколько дней на советском пароходе «Карл Либкнехт» он прибыл из Гамбурга в Петроград.
В историко-мемуарных работах многих авторов, писавших о Хо Ши Мине, почему-то утвердилась версия о том, что он впервые приехал в Советскую Россию в 1924 году. Однако «проходное свидетельство», выданное на имя Чен Ванга представительством РСФСР в Германии, документально опровергает эту версию. На нем стоит штамп пограничной охраны, на котором ясно видна дата прибытия его владельца в Петроград — 30 июня 1923 года.
Исчезновение Нгуена вызвало переполох во французской тайной полиции. В архиве министерства по делам колоний сохранились копии депеш, которые одну за другой слало в те дни Альберу Сарро управление безопасности. 30 июля 1923 года сообщалось: «Нгуен Ай Куок говорил, что уезжает дней на десять отдохнуть, однако прошел уже месяц, а он не вернулся. Этот аннамит играет ключевую роль в коммунистическом движении в колониях…»
8 октября новая депеша: «В телеграмме за номером 832 от 30 августа вы сообщили нам об исчезновении Нгуен Ай Куока, аннамского революционера, который состоит в коммунистических организациях и является редактором газеты «Пария». Имею честь довести до Вашего сведения, что Нгуен Тат Тхань, известный под именем Нгуен Ай Куока, усиленно разыскивается нами, но до настоящего времени пока безрезультатно…»
Лишь через год, в октябре 1924 года, министерство по делам колоний получило из Москвы следующую шифровку французского посольства, которое только что было открыто в связи с установлением дипломатических отношений между Францией и Советской Россией: «Докладываю: в Москве находится коммунистический бунтовщик Нгуен Ай Куок».
В СТРАНЕ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ
Неимоверные испытания выпали на долю Советской власти в первые годы ее существования — разруха, голод, империалистическая блокада, интервенция, гражданская война… И все-таки совсем не это запечатлелось в памяти многих ветеранов мирового коммунистического движения, побывавших в Советской России в те незабываемые годы. Они рассказывали своим друзьям и соратникам, каким ярким кумачом революционных стягов и транспарантов горели улицы и площади древней Москвы, каким неистовым, беспредельным был революционный энтузиазм рабочих и крестьян, какая всесокрушающая вера в окончательную победу, заражавшая и зарубежных друзей, исходила от большевиков, смело вставших у кормила власти в огромной отсталой стране. «Кто из нас тогда чувствовал холод в легоньком пальтишке, рассчитанном на климат Рима, Генуи, Неаполя? У нас бились сердца, горели щеки, сияли глаза!» — писал о своем первом приезде в Советскую Россию ветеран Итальянской коммунистической партии Джованни Джерманетто, который стал впоследствии близким другом Нгуен Ай Куока.
Точно такие же чувства, да еще помноженные на свойственную ему пылкость характера и склонность к романтическому восприятию мира, обуревали и первого вьетнамского коммуниста, когда он сошел по трапу советского парохода «Карл Либкнехт» и очутился на причале петроградского порта. Жадно вдохнул он пахнущий морем и заводским дымом воздух — живительный воздух страны победившей пролетарской революции.
У него не было при себе никаких документов, кроме «проходного свидетельства» для путешествия в Советскую Россию на имя Чен Ванга. Кошелек его практически был пуст, все его сбережения, приготовленные для дальней дороги, съела чудовищная инфляция в Германии, где ему пришлось даже за газету расплачиваться тысячами марок. Весь его дорожный багаж состоял из легкого чемодана — того, который он получил от французского товарища на Северном вокзале в Париже.
Но что значат все эти мелочи в сравнении с рвущейся, словно ликующий победный клич, мыслью, что наконец-то он — первый из своих соотечественников — в стране, где воплотились в жизнь его юношеские мечты о свободе и счастье, где веками угнетенные и забитые стали теперь хозяевами своей судьбы. Он полон сил и энергии, ведь ему всего 33 года. Отсюда, из этой великой страны — колыбели мировой революции, он и начнет прокладывать путь к грядущему освобождению своего народа. Наконец ему, может быть, удастся осуществить еще одну мечту, с которой он не расставался последние годы, — встретиться с великим Лениным, чьи идеи так захватили его. Об этом своем сокровенном желании он поведал в первые же минуты пребывания на советской земле краскому-пограничнику, который занимался его въездными документами.
— С какой целью вы приехали в Советскую Россию? — спросил тот, заполняя опросный лист.
— Я хотел бы прежде всего увидеть Ленина.
— К сожалению, сейчас это сделать невозможно. Товарищ Ленин болен.
В Петрограде Нгуену пришлось некоторое время задержаться. Из его документов не было ясно, что он французский коммунист, едущий по делам Коминтерна. Пришлось запрашивать представителя ФКП в Исполкоме Коминтерна, чтобы тот удостоверил личность прибывшего вьетнамца. Но вот наконец все необходимые формальности позади, и поезд мчит Нгуена к Москве.
«Во время первого приезда в СССР я увидел, в каких тяжелых условиях приходилось начинать свой путь Советской стране, — вспоминал он об этих днях. — Трудно рассказать о величайшем героизме и самоотверженности рабочих, и крестьян, приступивших к строительству социализма. Вместе с тем уже очевидны были и первые достижения советского народа. Быстрый прогресс Советской страны, любой ее успех вызывали в сердце каждого революционера радость и счастье, наполняли нас гордостью за дело Великого Октября».