Действительно, многое из увиденного Нгуеном в Москве и на пути к ней значительно отличалось от того, что он ожидал увидеть. Французская буржуазная пресса изощрялась в клевете на страну победившего пролетариата. Правдивые же сообщения о советской действительности, публиковавшиеся в левых газетах, приходили с опозданием. Не успевали за стремительным бегом событий и свидетельства очевидцев.
К середине 1923 года все более зримыми становились замечательные плоды новой экономической политики, которую партия большевиков под руководством Ленина смело претворяла в жизнь. Позади остались голодные годы, разруха, кризис с топливом, с транспортом. Страна вступила в полосу хозяйственного подъема. Деревня радовала богатыми урожаями. К Петрограду с разных концов России уже шли первые эшелоны с хлебом, предназначенным на экспорт. Газеты регулярно сообщали об очередном снижении цен на промышленные товары. Анонсные тумбы на Тверской, Петровке, Кузнецком мосту пестрели призывной рекламой: «Громадный выбор товаров. Цены снижены на 40 процентов. Премия тому, кто найдет какой-либо предмет в ГУМе дороже, чем в других магазинах».
Свою речь на пленуме Московского Совета — это было последнее выступление вождя партии и советского народа — Ленин закончил жизнеутверждающими, пророческими словами: Из «России нэповской будет Россия социалистическая»[9]. И ростки социализма, подтверждая его гениальное предвидение, успешно пробивали себе дорогу.
В августе 1923 года в Москве произошло крупное по тем временам событие. Советское правительство приняло решение об открытии первой в истории рабоче-крестьянского государства Всероссийской сельскохозяйственной выставки. «Еще одна очередная победа революционного пролетариата», — писала «Правда».
В воскресный день Нгуен вместе с другими коминтерновцами поехал на выставку и долго бродил, восхищенный, по ее павильонам. Он смотрел на загорелые, обветренные, с широкими улыбками лица крестьян, прибывших в Москву из разных российских губерний и с далеких национальных окраин, слушал, как они с гордостью показывают посетителям плоды своего труда — огромные снопы крупнозернистой пшеницы и ржи, горы белоснежного хлопка, изумительные по красоте ковры ручной работы, и мысленно возвращался к колониальной выставке в Марселе. «Вот что может сделать свободный труд!» — думал он.
В Москве Нгуен, как и другие деятели Коминтерна, поселился в гостинице «Люкс» на Тверской улице (ныне гостиница «Центральная»). Оттуда его путь чаще всего лежал на Манежную площадь и Моховую. В здании, расположенном в Троицком проезде, напротив библиотеки Румянцевского музея (ныне Библиотека имени В. И. Ленина), размещался аппарат Исполкома Коминтерна. В первые же дни по прибытии Нгуен стал сотрудником восточного отдела ИККИ. Как все вьетнамцы, привыкший с детства вставать рано, он с первыми рассветными лучами выходил из гостиницы, спускался пешком по громыхавшей трамваями узкой Тверской, поднимался на Красную площадь. С благоговением глядя на причудливые зубцы кремлевской стены, на древние башни, он вспоминал казавшийся таким далеким, словно во сне, урок истории в Национальном колледже в Хюэ и французского учителя-бонапартиста, с пафосом рассказывавшего им, школярам, как где-то здесь, на этой высокой кремлевской стене, стоял император Наполеон и с тоской глядел на объятую пламенем Москву — захваченную им, но непокорившуюся древнюю русскую столицу.
Работу в восточном отделе Исполкома Коминтерна Нгуен начинает с того, что пишет письмо в Президиум ИККИ, в котором высказывает свои соображения и выводы об освободительном движении в Индокитае. Он указывает, что пролетарии пока составляют в этой французской колонии не более 2 процентов населения и у них нет своей организации; крестьянская масса — это наиболее обездоленная часть населения, а потому имеющая высокие революционные потенции; интеллигенцию он рассматривает в качестве революционно-националистической силы. Одно из первых условий успешного развития освободительного движения в Индокитае — это налаживание совместных действий коммунистов с революционно-патриотическими элементами. Напомнив о необходимости объединения сил революционеров колоний, рабочих метрополий и трудящихся первой страны социализма, на что не раз указывал Ленин, Нгуен предлагает создать надежную и постоянную связь между Москвой, Индокитаем и Парижем. Он обращается к руководству Коминтерна с призывом еще больше уделять внимания освободительным движениям в колониальных и зависимых странах, в их числе — Индокитаю. «Угнетенные народы колоний, — пишет Нгуен, — разбуженные эхом революции (Октябрьской. — Е. К.), инстинктивно поворачиваются в сторону нашего Интернационала, единственной политической партии, которая проявляет к ним братский интерес и на которую они возлагают все свои надежды на освобождение».
С первых же дней жизни в Москве у Нгуена появился широкий круг друзей и знакомых, особенно среди советских и зарубежных сотрудников Исполкома Коминтерна. О нем отзывались как о человеке большого личного обаяния и высокой культуры, быстро располагающем к себе окружающих. Не последнюю роль, конечно, играл и тот факт, что Нгуен был первым посланцем далекого Вьетнама на советской земле.
Ведь в те времена «заморская провинция» Франции была для многих «загадочной страной», находящейся за тридевять земель, чуть ли не на другой планете. Хотя, впрочем, русские люди кое-что и тогда уже знали о Вьетнаме. Еще в середине XIX века русский писатель К. Станюкович, не раз плававший в этих краях, с возмущением и искренним состраданием к вьетнамцам писал в своих очерках о бесчинствах французских завоевателей в Кохинхине. В одном из стихотворных сборников воспевал экзотические красоты Вьетнама поэт-акмеист Н. Гумилев.
Первые живые контакты между советскими людьми и вьетнамскими патриотами установились еще в 1919 году. Тогда часть вьетнамцев, как уже говорилось выше, перешла на сторону революции в районе Одессы, где были сосредоточены основные силы французских интервентов, а затем во Владивостоке, куда Франция направила в помощь войскам США и Японии отдельный индокитайский батальон стрелков. И вот, наконец, в Москве — профессиональный вьетнамский революционер, полномочный посланец национально-патриотических сил французского Индокитая.
Довольно скоро после приезда Нгуена в Советскую Россию его имя появилось на страницах газеты «Правда». На Всероссийскую сельскохозяйственную выставку прибыли левые представители крестьянства из более чем 20 стран Европы и Азии. Они решили воспользоваться этим обстоятельством и провести в Москве Международную крестьянскую конференцию. Открытие первого всемирного схода крестьянства состоялось 10 октября в Андреевском зале Кремля. В этот день «Правда» вышла с крупными титрами на первой полосе: «Привет новым союзникам по борьбе!», «Против угнетательского разбойничьего союза капиталистов и помещиков вырастает великий союз рабочих и крестьян!»
12 октября в разделе под рубрикой «На всемирной крестьянской конференции» «Правда» сообщила: «На втором заседании выступил от французской колонии Индокитая товарищ Нгуен Ай Куок. Оратор отметил, что крестьянство Индокитая угнетено вдвойне — как крестьяне вообще и как крестьяне колониальной страны».
Уже в первой речи вьетнамского коммуниста на международном форуме проявился его глубокий интернационализм, стремление к единству и сплоченности всех борцов против империализма и колониализма, что будет отличать его на протяжении всей жизни. «Только тогда наш Интернационал будет подлинной интернациональной организацией трудящихся, — заявил он в своей речи, — когда в него войдут и примут участие в его работе крестьянские массы Востока, особенно народы колониальных стран, подвергающиеся самой жестокой эксплуатации и гнету». Участники конференции приняли приветственное письмо В. И. Ленину. На заключительном заседании были избраны руководящие органы Крестьянского Интернационала — Международный крестьянский совет и его президиум. От азиатских стран в президиум вместе с Сэн Катаямой, уже тогда активным коминтерновцем, одним из основателей Коммунистической партии Японии, пошел и представитель Индокитая Нгуен Ай Куок.