Условия для развертывания массового вооруженного выступления в тот момент не были благоприятными, поэтому VII пленум ЦК КПИК, состоявшийся в конце октября 1940 года в северной части Вьетнама, не одобрил решение партийной организации Намки о переходе к восстанию, считая его несвоевременным и не отвечающим объективной обстановке в стране. Пленум ориентировал партию на сохранение и укрепление сил революции, создание и расширение партизанских баз, на подготовку к восстанию в масштабах всей страны.
Однако решение пленума не дошло до руководства партийной организации Намки. Ее представитель, участвовавший в работе пленума, сразу же по возвращении в Сайгон был арестован. Одновременно французской охранке незадолго до восстания удалось захватить документы, раскрывавшие сроки его начала. Были арестованы многие руководители. Революционно настроенных вьетнамских солдат накануне выступления разоружили и заперли в казармах. Несмотря на это, восстание началось в запланированные сроки. И хотя восставшие добились поначалу крупных успехов — в некоторых районах возникли органы народной власти, просуществовавшие почти два месяца, — оно было довольно скоро подавлено, причем с жестокостью, превосходившей даже самые страшные дни террора 1930–1931 годов. Более ста человек были казнены, в их числе видные деятели вьетнамского коммунистического движения.
Среди жертв террора оказались и самые близкие соратники и воспитанники Нгуен Ай Куока — секретарь ЦК КПИК Ле Хонг Фонг и секретарь Сайгонского комитета партии Минь Кхай, «Красный ветер» — Ле Хонг Фонг был схвачен охранкой еще в 1938 году: вмешалась черная рука предателя. Но полиции не удалось найти достаточно улик против умелого конспиратора, каким был Ле Хонг Фонг, чтобы отправить его на гильотину. «Опасный преступник» был брошен в тюрьму но обвинению в ношении поддельного удостоверения. Палачи ждали случая, чтобы расправиться с революционером. И такой случай, казалось, представился — в самый разгар подготовки восстания в Намки в полицейский капкан угодила Минь Кхай. В сайгонском централе произошла последняя встреча молодых супругов, которая называлась очной ставкой.
Кажется, совсем недавно они бродили, взявшись за руки, по набережной Москвы-реки, слушали на Красной площади мелодичный перезвон кремлевских курантов. И вот сейчас стоят друг против друга, закованные в кандалы, посреди душной камеры для допросов. Измученные пытками революционеры ни словом, ни взглядом не выдали, что знают друг друга. Один из них должен был остаться в живых — для партии, для дела революции, наконец, для крохотного родного существа — дочери, которая родилась всего за год до этого страшного дня. В память о Советской стране родители назвали девочку Хонг Минь — Красной Авророй.
Нежной, веселой, любящей была Минь Кхай для своих родных, близких, товарищей. И «наиопаснейшим главарем мятежников» — для колонизаторов. Какие-нибудь десять лет минули с той поры, когда девушке по имени Минь Кхай серебряной заколкой собрали в пучок волосы на голове в знак совершеннолетия. А враги уже успели приговорить ее заочно к пяти годам лишения свободы, к 20 годам одиночного тюремного заключения, к пожизненной каторге и дважды — к расстрелу. Последний приговор палачам удалось привести в исполнение. 24 мая 1941 года вместе с другими членами ЦК КПИК — Ха Хюи Таном, Нгуен Ван Кы, Фан Данг Лыу, Во Ван Таном она была расстреляна в тюремном дворе. Коммунисты погибли несломленными, последние их слова, перед тем как прогремел безжалостный залп, были: «Да здравствует Компартия Индокитая!», «Да здравствует Советский Союз!» Это о них потом напишет волнующие строки То Хыу:
На стене камеры, в которой содержалась Минь Кхай, нашли надпись: «О себе не беспокоюсь. Все мои помыслы — о спасении партии». Отрезанная от всего мира, обреченная на неминуемую гибель, мужественная коммунистка сумела оставить завещание боевым соратникам и товарищам — спасти и укрепить партию.
Ненамного пережил Ле Хонг Фонг свою боевую подругу. Из сайгонской тюрьмы его этапировали на остров смерти Пуло-Кондор, где томились сотни участников восстания. Поместили его в «тигровой клетке», пытали, били, морили голодом, глумились над ним. После нескольких месяцев заключения у Ле Хонг Фонга началась скоротечная чахотка, и 6 сентября 1942 года его не стало. Незримым свидетелем его смерти стал содержавшийся в соседней клетке еще один выпускник КУТВа, Зыонг Бать Май. Последние слова Ле Хонг Фонга были обращены к нему:
— Товарищ, передай партии: до последнего вздоха Ле Хонг Фонг всем сердцем верил в то, что придет час победы нашего революционного дела.
Партия осталась жива, она продолжала действовать. Но чтобы снова расправить крылья, чтобы добиться подъема национально-освободительного движения, требовалась новая тактика, соответствующая резко изменившейся политической обстановке. Контуры новой тактики наметил еще VI пленум ЦК КПИК, тайно созванный в ноябре 1939 года в Сайгоне. Пленум постановил приступить к созданию единого национального антиимпериалистического фронта, выдвинув на первый план решение национально-освободительных задач революции. Лозунг конфискации всех помещичьих земель и передачи их крестьянству временно был снят и заменен более ограниченным лозунгом конфискации земель французских колонизаторов и помещиков-предателей. Пленум снял также лозунг создания правительства «рабочих, крестьянских и солдатских Советов» и заменил его требованием образования правительства Союза демократических республик Индокитая как «формы общего правительства для всех слоев народа, принимающих участие в национально-освободительном движении, в том числе и для той части буржуазии, которая еще может на каком-то этапе идти вместе с народными массами». На этом пленуме произошло еще одно знаменательное для партии событие — участники пленума избрали в состав Постоянного бюро ЦК КПИК одного из молодых руководителей партийной организации Намки товарища Ле Зуана.
Решения пленума создали реальную возможность для образования под руководством рабочего класса и КПИК широкого национально-освободительного фронта. Однако практическое воплощение эта лилия получила только с возвращением во Вьетнам Нгуен Ай Куока и других членов Постоянного бюро ЦК КПИК.
С первых же дней после возвращения на родину Нгуен Ай Куок ведет подготовку к созыву очередного пленума ЦК КПИК. Как и в Гонконге в 1930 году, он выступает здесь в качестве представителя Коминтерна. Начавшаяся мировая война нарушила деятельность заграничных секций Коминтерна и на Западе, и на Востоке. Уже долгое время Нгуен Ай Куок не имеет никаких вестей от Президиума ИККИ. Но он остается верным интернациональному братству коммунистов мира, он продолжает считать себя полномочным представителем Коминтерна, действующим здесь, в лесной глуши Каобанга, от его имени.
10 мая 1941 года в бамбуковой хижине на сваях в глубине леса в нескольких верстах от деревни Пакбо открывается VIII пленум ЦК КПИК. Среди членов Центрального Комитета очень мало представителей партийной организации Намки. Большинство ее руководителей погибло, оставшиеся в живых, в их числе и товарищ Ле Зуан, томились кто в тюрьмах, кто на Пуло-Кондоре.
Заседание открывает и ведет Нгуен Ай Куок. Авторитет его в партии, среди патриотов непререкаем. В числе тех участников пленума, кто впервые встретился с основателем КПИК, находился тогда еще совсем молодой коммунист Хоанг Куок Вьет. Когда его познакомили с пожилым худощавым мужчиной, сказав, что это «представитель Коминтерна товарищ Нгуен Ай Куок», юноша так разволновался, что только крепко стиснул руку нового знакомого, не сумев вымолвить ни слова в ответ на его приветствие.
«Нгуен Ай Куок! Это имя было знаменем для всех членов партии, — вспоминает Хоанг Куок Вьет, — для всех тех вьетнамцев, кто встал на сторону революции, кто страдал, видя свою страну порабощенной, одним словом, для всех, чьи сердца бились в одном ритме с сердцем народа и отчизны. Когда до нас, каторжников Пуло-Кондора, дошла весть о его аресте в Гонконге, нас охватила безмерная тревога. Узнав, что Международная организация помощи борцам революции вырвала его из лап английской полиции, мы как бы сбросили с плеч непосильную тяжесть. И потом очень часто с любовью и восхищением вспоминали мы, подпольщики, имя Нгуен Ай Куока. Мало кто из нас верил, что когда-нибудь удастся лично встретиться с ним…»