Знал это и Луконин. Майор не раз повторял солдатам: “Смотрите, орлы, - это было его любимое выражение, - не вздумайте сразу же кидаться к телефону. А вдруг их окажется двое... или больше. Прихлопнут... и глазом моргнуть не успеете. Чуть что, стреляйте на поражение”.
“А всё-таки жаль старикана, - наконец подумал Сергей, всё больше удивляясь неподвижно лежащей фигуре. - Наверно, надо бы всё-таки позвонить”.
- Ну и дурак же я. Ведь знал, что когда-нибудь я всё-таки попадусь, - прошептал Луконин, сплёвывая в снег, а затем подумал: “Молодец, мальчишка. Выследил всё-таки. Ну и чёрт с ним... со всем остальным. Что у меня осталось-то - ничего: семьи нет, бабы нет, друзей настоящих - только сослуживцы да старинные школьные приятели. Живу в общаге, пить надоело; хоть подыхай...
Эх, Боженька, прибрал бы ты меня, сурка старого, дурачину неотёсанного... Двадцатилетние мальчишки вон миллионами уже ворочают... и всё имеют. А мы, славные российские офицеры, свято блюдём свою честь и совесть... Жизнь вот этим мальчишкам стараемся сохранить...Тьфу ты, пропади всё пропадом”.
Он ещё раз со злобой сплюнул в грязный снег и затем зашёлся в долгом отрывистом кашле.
Щербацкий неожиданно вздрогнул, вновь услышав натужный кашель майора, и тут же вспомнил, как тот кашлял на стрельбище, когда стреляла его рота.
В тот день Луконин долго возился с молодыми солдатами, помогая командиру роты: сам не раз ложился на огневой позиции, показывая как надо быстро и правильно лечь, изготовиться к стрельбе и ждать, внимательно наблюдая за полем боя, пока не поднимутся автоматические мишени.
А в батальоне начальника штаба уважали. Ещё ни разу не унизил он солдата, всегда проявлял о нём непоказную заботу, но за нерадивость и халатность взыскивал строго.
Сергей привстал на цыпочки и громко крикнул:
- Вы что, товарищ майор, замёрзли?.. Так вы вставайте... ладно уж.
Луконин не ответил. Теперь ему было абсолютно всё равно. На глаза наплыл какой-то тёплый розовый туман. Наступило такое жуткое тупое безразличие, что он даже не расслышал окрика Щербацкого.
Сергей развернулся и, не сводя взгляда с лежащего, резвым галопом понёсся в сторону “грибка”, на котором висел телефон. Но автомат всё-таки продолжал держать наготове: чёрт его знает, этого старого, ещё смеяться потом будет.
На вопрос сержанта Щербацкий зло выругался в трубку и, прошипев на прощание: “Давайте, дуйте сюда на машине, придурки”, побежал обратно к Луконину.
Майор продолжал лежать в той же позе, совершенно не двигаясь. Подбежав, Сергей начал довольно бодро тормошить Луконина за плечо, жалостливо при этом приговаривая: “Товарищ майор, а товарищ майор... Что с вами, а?.. Товарищ майор?..
...Машина пришла минут через десять. За это время Щербацкий успел оттащить Луконина к будке и укрыть его своим постовым тулупом.
Сержант, подбежавший вслед за начкаром, на миг приостановился возле Сергея и радостным шёпотом, захлёбываясь, восторженно прошептал, брызгая слюной и постоянно подкашливая:
- Прищучил всё-таки старого хера, а, Серёга? Эх, здорово! Молодчажка!
Щербацкий со злостью посмотрел на сержанта и затем глухо произнёс, сплёвывая в сторону:
- Да пошёл ты к... матери, козёл.
От такой неожиданной резкости сержант заметно опешил, затем чуть-чуть отодвинулся от Щербацкого и совсем тихо произнёс:
- Да ты совсем свихнулся, паря, перед дембелем-то... Точно... Свихнулся, - после чего резко развернулся и бросился догонять начальника караула.
Луконин попытался было подняться сам, но не смог: что-то резко сдавило в груди, и он снова зашёлся в долгом и хриплом кашле. Его приподняли и помогли дойти до машины. Дверца с шумом захлопнулась, и ГАЗ-66, тихо урча, начал медленно отдаляться от Щербацкого.
Сергей ещё долго ходил по периметру поста, думая о чём-то своём, пока яркая жёлтая луна не высветила на пригорке две тёмные фигуры, медленно спускающиеся с пологого склона - это шёл разводящий с новым часовым...
* * *
На другой день Щербацкий в одночасье стал героем всего солдатского городка. Его ласково похлопывали по плечам, долго жали ему руки; молодёжь блестящими от зависти глазами восхищённо смотрела ему вслед.
А Сергей, на диво всем, был как никогда угрюм и зол. Он почему-то всех сторонился, грубо отнекивался от разговоров, а после построения, - на котором ему объявили теперь уже совсем ненужный отпуск - быстро куда-то исчез.
А в это время Щербацкий звонил из соседней роты в госпиталь:
- Товарищ капитан?.. Вы - дежурный врач?.. Я вас очень прошу, скажите, пожалуйста, что там у майора Луконина?.. Пневмония?.. А что это такое?.. Воспаление лёгких?.. Ясно, большое спасибо... Извините, товарищ капитан.