«В этом клубе траханье запрещено, разве не так?». Я закурил сигарету и присоединился к компании курильщиков. «Или же просто запрещено об этом рассказывать?»
«Да без проблем, Хобо, мы же свои люди», подключился Титус и подвинул ко мне щедро наполненный стакан. Мы молча чокнулись. Я предчувствовал что-то из ряда вон выходящее. Так оно и было.
«Команда, да?», сказал я, чувствуя, как мои рецепторы наслаждаются бурбоном, и как он жжет нижние слои моего живота. Ничего не скажешь, эта эссенция из Кентукки никогда не обманывает.
«Команда?», Титус вопросительно приподнял брови и развел руками. «Семья, дорогой мой, семья. Как ты не понимаешь?». Его улыбка была скорее хитрой, чем притворной. Настоящий «часовой у ворот».
«Понимаю», я кивнул головой насчет следующей порции бурбона, «значит — каждый с каждым».
«Значит, никто с тобой, а ты со всеми», сказала одна из «семейных» участниц оргий. Это выглядело как упрек, как стрижка черной овцы на глазах всего стада. Черная овца заблеяла: «Слишком много семей на этом свете». Я поднял стакан в знак того, что сдаюсь, и выпил за их находчивость…
Кинки вошла в полузатемненный, наспех отремонтированный подвал, покачивая бедрами, словно ходит с хула-хупом на теле. Я знал, что адресовано это не мне. Мы приветствовали друг друга продолжительным объятием, обменялись несколькими «хм-хм» взглядами и пошли в самое удаленное сепаре[13]. Я крикнул, чтобы принесли еще немного «стрейт[14] Кентакки». Кинки разделяла мои вкусы, по крайней мере, относительно выпивки и кое-чего еще. Вместо бурбона появился Титус — такой стрейт, что стрейтовее быть не может. «Тебе не следует здесь находиться», обратился он к Кинки. Она с дамской ловкостью достала сигарету и наклонилась в мою сторону, ожидая огня. Я дал ей прикурить, осветив ее продолговатое лицо, которое все целиком превратилось в гард[15]. Я улыбнулся ей, а потом, пока улыбка сходила с моего лица, обернулся к Титусу и очень, очень по-фраерски промяукал: «Она со мной».
Титус посмотрел на меня в упор, блеск в его прозрачно-серых глазах сменился чем-то другим, чем-то гораздо более мутным. «Ты уверен?», спросил он.
Я был вынужден осмотреть его заботливым взглядом — от живота и вниз. Задницу он носил спереди, с раззявленным анусом и торчащими волосками. Как это я раньше не заметил? Да, как уже было сказано, я не из тех, кто особо интересуется людьми. Разумеется, во мне говорило тщеславие, но я считал, что им потребуется некоторое время, чтобы меня раскусить. «Эй, Титус, мы же семья. Разве ты забыл?»
«Я не забыл. Ты забыл», и он вытянул указательный палец в моем направлении. Этот жест типа «но-но» мне не понравился.
«А что же это я забыл?». Мне показалось, что у него подрагивает подбородок, а может это он так жевал резинку.
«Правило клуба», сказал он.
«Какое правило?», спросил я. «Когда я пью — не проливаю. Когда писаю — писаю в писсуар. Когда с кем-то разговариваю — не ору так, что меня все слышат. То есть — никому не мешаю. И даже выполняю музыкальные заявки гостей и членов семьи». Я бросил на него взгляд, который говорил: «Не показывай на меня пальцем, ведь я могу его откусить».
«Хобо, ты прекрасно знаешь, что ей сюда вход запрещен». Пальцем он больше не тыкал.
«Титус, твое дело гости и покупатели, а не мои друзья». Я ущипнул Кинки за щеку. «За них отвечаю я. Гарантирую. Ясно?»
«А я отвечаю за тебя. И гарантирую. Ясно?» «Часовой у ворот» не хотел сдавать свою территорию без боя. Только вот я-то не был его территорией. «Конечно, ясно», на всякий случай успокоил его я. «Значит, у меня двойная охрана. Так тем более нет проблем»
Титус пожал плечами, но это не означало, что он сдается. Это было просто знаком. Он сказал: «Проблем нет. Но есть много дерьма. Наверное, так оно и должно быть».
«Что поделаешь», согласился я, «работа есть работа»
Титус отказался от дальнейших уговоров, хотя его улыбка говорила о чем-то другом. Он отошел к стойке, спустя мгновение появился заказанный виски. Он помахал мне рукой, по обыкновению. Я ответил тем же, но стакан поднял не за него, а за Кинки. Она отлично держалась, пока мы общались с Титусом. Мы с ней чокнулись как обрученные и отпили по глотку.
14
Стрейт [англ. straight] — в данном случае «неразбавленный», также «прямолинейный», «искренний».