— Сволочь ты, Юрка, — выдохнул он куда-то ему в шею. — Я к тебе со всей душой, а ты меня «чуркой»… Не заберу я у тебя Витьку. Кроме тебя ему по-настоящему никто не нужен. Все остальное — лишь его воображение.
— Ты дурак или прикидываешься? — Юрка брыкался, пыхтел, вырывался, и не собирался оставлять попыток освободиться. — Думаешь, я не вижу? Мне срать на остальных, они левые все, кроме тебя. Тебя Витька любит. Сюрприз, бля…
— Угу. Могу даже показать как. На спину особо не дави, больно, — Отабек фыркнул и вдруг разжал руки, мгновенно уходя из зоны доступа. Опустился на одно колено, оперся кулаками, глядя на Юру снизу вверх сощуренными глазами. Подойди ближе — и получишь подсечку. Удар ногой отобьет легко. И руками тоже особо не помашешь. «Думай, Юра», — буквально сияло в насмешливых черных глазах.
— Он тебя любит, — упрямо повторил Юрка, отпрыгнув назад. Прищурился, легкой, почти танцующей походкой обошел его, заходя со спины. Бросок? Толчок? Бросок все же, и шею в захват.
Только Бек словно читал его мысли, и в последний момент ушел в перекат. Молниеносно развернулся, ударил под колени, не сильно, так, чтобы те только подломились, и поймал Юру почти у пола.
— Полегче, парень. Если что-нибудь себе повредишь — Витька мне голову свернет. На пару с твоим тренером. — Опустил и вскочил на ноги, разминая шею. Не спарринг, а булавочные уколы для разминки и пробуждения боевой злости. Юрка был способным, очень. Но опыта пока не хватало. Опыта, интуиции и реакции. Но это у него все впереди. — За дыхалкой следи.
Юрка угукнул и кинулся в атаку. Не отводя взгляда, вертелся, кружился, дергал сам, пытаясь поймать, в замок, в захват, подкатиться, подсечь, безжалостно, и не жалея себя самого. И остановился, глядя со злостью:
— Ты жалеешь меня!
— Разумеется, — почти мурлыкнул Отабек. Он даже не запыхался. — Кто-то орал, что у него чемпионат на носу.
— Так нечестно! — прошипел рассерженным котом господин Плисецкий и, за малым не расстилаясь над матами, прыгнул на противника, намереваясь опрокинуть его и добить, как учили, локтями в лицо.
Тот опрокинулся на спину, принял на себя летящего Юрку и перекинул через себя за голову, в последний момент извернувшись и придержав так, чтобы смягчить удар. Но больно было все равно.
— Честность — это роскошь, Юра. Позволить ее себе могут немногие. Ты слишком рассеянный. Не хочешь думать, только двигаться. Так не понравилось в бункере?
— Ебанааааашкааа… — Юрка зажмурился. Больно просто феерически. Терпимо, на самом деле, но Беку об этом знать нельзя. — Святыыые макаросики… Бека… чтоб тебя… уйййй… — для пущего впечатления он даже цыкнул и зашипел, не слишком эффектно выгнулся, приподнимая над полом поясницу.
Отабек рядом оказался мгновенно. Придержал, не давая двигаться:
— Лежи. — Взволнованно провел ладонями по бокам, завел руки под спину. — Что болит? Где?
Юрка рванулся, оплетая его ноги своими, толкнул всем телом, всем собой, опрокидывая на пол, перекатываясь, по инерции подминая противника под себя, и навалился, несильно прижимая его горло предплечьем.
— Попался!
Отабек дернулся, но почти тут же расслабился.
— Попался. Злой ты, Юрка. Я, между прочим, чуть не поседел, думал с позвоночником что, — улыбнулся и рванулся в сторону, перекатился и снова оказался на спине, но теперь его ноги тесно оплетали бедра Юры, жестко их фиксируя. — Кажется, я начинаю Жорку понимать. В бараний рог тебя скрутишь, а потом ни медалей, ни чемпионата. Кстати, ты в курсе, что твой обожаемый дядя как бы тоже умеет на коньках кататься?
— Не в курсе. Но видел, как он на лед смотрит, когда я катаюсь… — Юрка расслабился и закрыл глаза, скрывая удивление. Что еще он о Витьке не знает? — Просто он никогда не выходил со мной кататься, всегда съезжал с темы, даже когда я в шутку предлагал.
— Была травма, — произнес Бек, отпуская бедра Юры и ладонью накрывая его затылок. — Он не может прыгать, но вряд ли забыл, как делается все остальное. А катался он красиво. Очень. Думаю, даже ты бы удивился. Он… видит в тебе себя. Нет, не так… Он сделает все, чтобы у тебя получилось то, что когда-то не вышло у него. Он тоже когда-то мечтал о медалях. Не судьба, видимо.
— О как… — задумчиво протянул Юрка, обеими руками упираясь в пол по обе стороны от головы Бека. — Он вообще никогда об этом не говорил. Неприятная тема, да? Я не должен был просить его. Черт. Это неправильно. — Он сполз с Отабека, озадаченно потер ладонями щеки, вздохнул. Зачем-то посмотрел по сторонам, даже не пытаясь сосредоточить хоть на чем-то расфокусированный взгляд. — Ты знаешь, как все получилось?
— Знаю, — Отабек уселся по-турецки, подперев голову кулаком и глядя на Юру с интересом. — Ничего приятного на самом деле. — Он заколебался, покусывая губы и переводя рассеянный взгляд с предмета на предмет. А потом все-таки решился. Улыбнулся криво, поймал взгляд и не отпускал до самого конца. — Если хоть словом обмолвишься о том, что знаешь это — самолично шею сверну и скажу, что сам с лестницы упал. Ни для кого из врагов это интереса не представляет, но Витька об этом вспоминать не любит. Ему было шестнадцать, когда… мы друг у друга случились. Просто так вышло. Подростки, гормоны разве что из ушей не льются, стоит даже на бабок дряхлых. Витька тогда с тренером катанием занимался, я борьбой. Ну… Так вышло в общем. А потом нас застукали. Крестный его. Какой-то дальний родственник, правая рука твоего деда. Крутой мужик был, сильный. Свету тогда с твоим отцом убили, полный пиздец начался. До этого дед твой намертво стоял, только бы Витьку в бизнес не тащить, мечтал, что он фигуристом станет. А крестный… — Отабек замолчал и задрал безрукавку, повернувшись боком, где на смуглой коже белел шрам. Длинный, тонкий. Когда-то была глубокая рана. И следы швов еще остались. — Он как нас увидел, так у него крышу снесло. Контроль потерял полностью. Я Витьку прикрыть успел, нож отобрал. Так он его сначала шлангом каким-то, а потом и голыми руками отходил. До переломов. Крестный решил, что после смерти Светки новость о том, что сын с мужиком спит, дед бы не пережил, поэтому ему сказали, что Витька попал в аварию. С фигурным катанием было покончено. Меня выслали из страны, а его под конвоем отправили учиться. Это тема для него больная, Юрка. Мы с ним — больные. Не любовь это, а выверт подсознания. И тебя к делам он допустит только через свой труп. Ты — все, что у него есть.
— Нихуя ж себе, — Юрка был бледный до синевы, и неяркий свет зала только усугублял бледность. Он отвел взгляд от Бека, поднялся на ноги и протянул ему руку. Брезгливость не для спортсменов. И не для тех, кто привык каждый день ожидать дурных новостей. — Но ты не прав, Бека. Ваще не прав. Ты его не слышал… просто тупо не слышал. Но ладно. Черт… Прости. Я не хотел это… и доставать не хотел. Сорян короче.
— Извиняющийся Юра — зрелище не для слабонервных, — Отабек только слегка коснулся его руки, но поднялся сам. — Не стоит. Твое отношение ко мне — это одна из констант вселенной. И Витькин мир тоже переворачивать не надо. Он считает, что ты меня еле терпишь. Я не против, пока ты ведешь себя осторожно и думаешь о том, что делаешь и как это может отразиться на других.
— Не, ну трындец, Алтынище, — надулся тут же Юрка. — Ты реально тут передо мной идиотом прикидываешься, а с Витькой умным? Я тебя с зеленых соплей знаю, и Витьку тоже. А как деда не стало — вы с ним моя константа вселенной, моя семья.
— На хер ты меня посылаешь действительно постоянно, — Отабек рассмеялся. — Выдохни, ничего не изменилось. И если ты начнешь вдруг приму из себя корчить — в лоб получишь точно так же, как и всегда.
Юра фыркнул, потом обошел его и запрыгнул на спину, обнимая ногами за талию, а руками за плечи. В свое время дед специально заставлял ему смотреть старые, совковых времен, мультики, чтоб понимал тонкости великой, бля, русской непостижимой души.
— Покатай меня, Большая Черепаха!