— Запомни, малышка, — прошептала кукла, — бриллианты во сне — к слезам! — и кубарем выкатилась сквозь стену.
Ада вытерла глаза рукавом, на четвереньках подползла к миске и решительно взяла крючок, чтобы связать новую паутину — чёрной пряжи оставалось ещё на десяток занавесок! — но тут же выронила его, взвизгнув от боли.
Он был раскалённым!
========== Часть 8 ==========
Ожог был несильным, но донимал Аду несколько дней. Сначала она впала в отчаяние и долго плакала, но потом разозлилась, и злость придала ей силы. Да и крючок немного поостыл — теперь он был просто очень горячим, как только что вскипевший чайник, и по нему уже не бегали сполохи огня.
— Новую паутину, говоришь, связать? И свяжу! — сказала Ада, вытерла слёзы и показала язык своим тюремщикам. Хоть они и не видели.
Первым делом она поспешила в баню и несколько минут держала обожжённые пальцы под краном, под холодной водой. Потом залепила ожоги пластырем — хорошо хоть, этого добра здесь хватало — и вернулась в мастерскую с твёрдой целью найти в груде ветоши перчатки. «А если не найду, то буду держать крючок тряпкой», — решила она.
Но перчатки нашлись — хоть и потёртые, но удобные. Плотные маленькие перчатки из толстого зелёного трикотажа, как раз на её ручонку… Было больно только одну секунду — в самом начале, когда она обмотала нитку вокруг пальца и просунула в эту петлю чёрный крючок. Левая перчатка была с прорехами…
А дальше пошло как по маслу! Ада за несколько месяцев натренировалась быстро вязать, и ячейки получались одна за другой. Она знай считала, прибавляя по одной петле с каждого края, ведь паутина должна быть круглая. Света, конечно, не хватало, но к этому времени её движения стали настолько привычными, что она вязала почти не глядя.
Два вторника миновало, и Ада закончила вторую паутину. Эта получилась больше и лучше прежней, и девочка даже гордилась своей работой. После такой красивой паутины её наверняка отпустят домой!
— Стенолаз! — позвала она.
В этот раз он не заставил себя ждать — приковылял по первому зову. Ада успела отвыкнуть от его вида и, глянув, отвела глаза.
— Готово, — отчиталась она, крепко держа в руках сложенную паутину.
— А ты точно сама её вязала? — недоверчиво спросил он. — Может, украла у кого?
У Ады на глаза опять навернулись слёзы.
— Я никогда ничего не краду!
— А как же ты вязала чёрным крючком, позволь тебя спросить? Человеческое тело не выдерживает его жара.
— В перчатках выдерживает, — буркнула Ада.
— А ты хитрая… Ну-ка, разверни. — Ада встряхнула паутину, и та легла поверх тряпья чёрной тенью, очаровывая своей зловещей красотой — ровная, гладкая, совсем как настоящая. — Неплохо. Владыка будет доволен. — Стенолаз смотал паутину и велел Аде: — Собирайся.
Девочка взвизгнула от восторга и бросилась к мешку, в котором хранила свою одежду. Она её тщательно выстирала ещё в первый день, когда её перевели в мастерскую, и сложила в мешок, который здесь же и нашла, а сама ходила в чужих обносках. Теперь, похоже, пришла пора снова одеться по-человечески. Ведь нельзя же, чтобы мама увидела её в лохмотьях!
Увидев, что она помчалась в баню переодеваться, Стенолаз строго напомнил:
— Не вздумай снять ошейник. А то тебя вместо повышения опять переведут в подметальщицы.
«Ладно уж, потерплю ещё немного», — сказала себе девочка, переодеваясь. К ошейнику она привыкла, он свободно болтался на шее и вроде бы не мешал… хотя и противно, конечно. Как собака… Одевшись, Ада не сразу поняла, что не так. А когда поняла, то с грустью подумала, что мама опять будет её ругать за худобу. Одежда висела мешком.
— Ты готова? Идём.
И Ада пошла за Стенолазом. Тот ковылял на трёх лапах, держа в четвёртой паутину. Девочке показалось, что он немного съёжился, усох по сравнению с прошлым разом, когда она его видела. На лысине и паучьем туловище появились морщины, под красными глазами залегли мешки. Стенолаз будто постарел за эти две недели. «Так ему и надо», — подумала девочка.
Узкие коридоры, по которым они шли, были до ужаса однообразными — неровные каменные стены да железные двери, да грязные лампочки под потолком. Словно это не несколько коридоров, а один и тот же, повторяющийся много раз. Иногда приходилось подниматься по лестницам, и Ада машинально считала ступеньки. У неё всегда выходило тринадцать.
Вдруг Стенолаз резко остановился посреди коридора. Ада по инерции налетела на него и с омерзением отскочила — он оказался холодный и скользкий, как рыба.
— Пришли, — объявил он.
Ада огляделась. Вокруг не было ни единой двери. Куда же они пойдут теперь? Но Стенолаз знал дорогу — он сел, в левой передней лапе зажал паутину, а правую поднял вверх, и его палец вспыхнул, как тогда. Пламя быстро погасло, и обугленным пальцем Стенолаз начертил в полу неровный кружок шириной в полметра.
— Становись, — он ткнул лапой в середину круга. Ада послушно встала, и пол ухнул вниз. Стенолаз остался наверху, а кружок с Адой стремительно ушёл в узкий тёмный колодец. У неё захватило дух от падения, но, к счастью, оно было недолгим: через пару секунд движение замедлилось, стало светло, и кружок со стуком приземлился.
Ада, озираясь, сошла с круга, и он тут же бесшумно улетел в потолок, пройдя сквозь камень, как сквозь туман. Она находилась в просторной комнате с четырьмя окнами, занавешенными чёрными шторами. С радостным возгласом она подбежала к ближайшему окну и отдёрнула штору — так соскучилась по солнечному свету, что слов нет! — но была жестоко разочарована: за стеклом оказалась штукатурка. Вместо окон — имитация. Ада вздохнула, села на тахту и стала ждать встречи с мамой.
Кроме фальшивых окон, в комнате было две двери с противоположных сторон, три широких стола со швейными принадлежностями и несколько деревянных стеллажей с рулонами ткани. Это место удивило Аду своей чистотой — после всего, что она тут видела, оно казалось образцом порядка. Из мебели она заметила ещё пару табуреток и шкаф. Почти жилое помещение, даже в каком-то смысле уютное…
Дверь заскрипела, и в комнату ввалилась женщина в широком платье до колен и с замотанным тряпкой лицом.
— Дослужилась-таки до швеи? — приветствовала она Аду резким неприятным голосом. Из-за тканевой маски слова звучали невнятно. — Что ж, молодец. Будем знакомы: я Гаулга.
При звуке этого имени у Ады по спине пробежал холодок. Где-то она его уже слышала, но не могла вспомнить, где.
— Здравствуйте. Я Ада.
— Знаю, — бросила тётка и прошлёпала босыми ногами к столу. Ада вытаращилась, увидев, что из под юбки за ней волочится толстый голый хвост — по форме как у ящерицы, но телесного цвета. Бр-р. — Вот твоя рабочая техника, — Гаулга хлопнула рукой по швейной машинке. — Нитки и иголки вот в этой коробке. Для начала сошьёшь тысячу салфеток — наш владыка не пользуется дважды одной и той же вещью, поэтому салфеток нужно очень много. А потом…
— Подождите! — вскричала Ада. — Но разве меня не отпустят домой?!
— Отпустят, отпустят! — заворковала жуткая баба. — Сошьёшь тысячу салфеток, и сразу отпустят.
— Но Стенолаз мне обещал… И заяц…
— Болтуны оба. Никогда не верь мужчинам. На самом деле, чтобы вернуться домой, нужно сшить тысячу салфеток. Это недолго! Салфетки простые, квадратные. Вот линейка, следи, чтобы все были одинаковые, стороной сорок четыре сантиметра. Сошьёшь — и я тебя к маме отведу! — пела Гаулга, и Ада немножко успокоилась. Может быть, на этот раз действительно всё? Подумаешь, салфеток нашить! После метлы да кухни…