— В предоперационной были? — спросил Боря медсестру.
— Была. Готовятся. Скальп пришивать будут. Да только без пользы все это. Давление не определяется, пульс не прощупывается, дышит едва-едва.
— А кто оперировать будет?
— Олег Иванович. Петр Федорович ассистентом.
Я направился к операционному блоку.
— Куда ты, Саня?
— Олег Иванович обещал взять нас на самую интересную операцию.
— Я пас. Не хочу на скальп смотреть. Мне это не пригодится.
— Да пошли, откуда ты знаешь, что тебе пригодится!
Я направился к Олегу Ивановичу, Борька последовал за мной. Но мы получили отказ. Мягкий, но в твердой форме.
— Нет, ребята, — ласково сказал Олег Иванович, — слишком уж тяжелый случай. Чем меньше народу, тем лучше. А вы понаблюдайте в предоперационной. Тоже любопытно.
Больная была уже в операционной, так что нам не удалось на нее взглянуть. В предоперационной шла быстрая подготовка к операции.
— Лена, скальп побрили? — спросил Олег Иванович, быстро обрабатывая руки спиртом.
— Да, — ответила молоденькая, только что после института хирургиня Елена Густавовна, преданно глядя на своего обожаемого шефа.
— Хорошенько помойте! С мылом, щеткой — как следует! Потом обработайте.
Я обалдело смотрел на хирургиню, которая держала в руке что-то странное, совершенно непохожее на человеческую кожу, и мыльной щеткой мыла его под краном.
Вскоре хирург и вся операционная бригада, облаченная в специальные халаты, колпаки, бахилы и маски, переместились в операционную. А мы с Борькой помаячили около банок с растворами для шовных материалов и вернулись в отделение.
— Слушай, Саня, я пойду. Характеристику мне Олег Иванович дал. Последний день — можно и пораньше, — сказал Борька устало.
— Оставайся, Борь, после операции ее посмотрим, — стал упрашивать я друга. — Интересно же!
— Я уже насмотрелся, — отмахнулся Борис.
— Ну тогда…
— Вечером на баскетболе увидимся.
Борька ушел, а я попросил у Тамары аппарат для измерения давления и пошел в семьдесят первую палату к старушкам. Раз уж не удалось попасть в операционную, я надеялся после операции увидеть затянутую в станок, можно сказать, самой смертью девушку, которая вздумала со смертью тягаться. Сколько времени будет идти операция — кто знает, но слоняться по коридору не хотелось (этого Олег Иванович не прощал практикантам). Перемерив давление всей палате (девять бабулек с переломом шейки бедра теперь никогда не забудут мою доброту), я перекочевал к «вертолетчикам». Так называли тех, кто лежал с закрытыми переломами конечностей. «Вертолетчикам» делали скелетное вытяжение, и они должны были неподвижно лежать на приподнятых кроватях с задранными ногами. В этой палате лежал один мой знакомый, который жил прямо на нашей улице, дядя Саша Прытков. Я уже заходил к нему сегодня.
Увидев меня в дверях, Прытков, единственный в этой палате ходячий больной, зашумел:
— Тезка, а я уж тебя искать собрался!
— Чего это?
— Слушай, — зашептал Прытков, — мы тут денежек собрали, кто сколько смог. Сбегай в третий магазин, купи сметанки. Вот… банка есть. Будь другом! Мы ведь люди здоровые, у нас организм в порядке, печень там, сердце-почки. Скучно лежать!
— Да что ты меня так упрашиваешь! Как будто в первый раз!
Я действительно уже не раз выполнял просьбы мужиков — бегал в третий продуктовый купить сигарет, печенья, другого чего.
Двадцать шестой магазин находился совсем недалеко. Я купил полную банку сметаны, получил сдачу и вернулся.
— Ну что, купил? — встретил меня у порога Прытков.
Вся палата уставилась на меня с таким ожиданием, словно я должен был им не сметаны принести, а живой воды, чтобы они сразу все повскакали со своих «вертолетов» и домой побежали с целехонькими конечностями.
Я вытащил из болоньевой сумки сметану и протянул дяде Саше.
— Вот, дядя Саш. На шестьдесят копеек. Ты многовато денег дал…
Прытков долго глядел на меня и наконец осипшим голосом прошипел:
— Ну ты даешь, тезка! Ждали обозу, а дождались навозу.
— Что? Плохая? — спросил я, не понимая, в чем дело.