Ангелос вновь заговорил с Софией на греческом, и Талия вдруг почувствовала, что в глазах у нее помутилось. В голове возникла такая боль, что сознание стало исчезать. Комната стала горячей, воздух – спертым, и ноги ее вновь стали дрожать.
– Вы не возражаете… – пробормотала она, опустившись в кресло. Уронив голову на руки, она сделала несколько глубоких вдохов.
Прервав разговор с дочерью, Ангелос резко спросил:
– Мисс ди Сионе? С вами все в порядке?
Талия сделала еще один глубокий вдох, вокруг нее все качалось.
– Мисс ди Сионе?
– Талия, – поправила она его. – Мне плохо, честно сказать. Похоже, я сейчас упаду в обморок.
Глава 2
Ангелос выругался про себя, когда женщина, сидевшая перед ним, стала медленно сползать с кресла.
Он крикнул Елену, а потом вновь повернулся к Талии. Обняв ее за плечи, он попытался прямо посадить ее.
– Простите, – с трудом проговорила она, упав головой на его руку. Она чувствовала себя тряпичной куклой, невесомой и бескостной. Ее волосы коснулись его щеки.
– Папа, с ней все будет хорошо? – взволнованно спросила София, и Ангелос снова чуть не выругался. Меньше всего на свете он хотел, чтобы его дочь переживала из‑за какой‑то незнакомки.
– Да, конечно, – сказал он со злостью, которую не смог сдержать. – Она сейчас упадет в обморок.
В комнату торопливо вбежала помощница, и Ангелос гаркнул, чтобы она принесла стакан воды.
– Лучше сок, – бросил он, когда Елена бросилась назад в приемную. – Наверное, у нее понижен сахар в крови.
Он снова взглянул на Талию, глаза которой были закрыты. Прежде розовое лицо стало бледным и бескровным. Золотистые ресницы легли на щеки, губы слегка приоткрылись. Она судорожно ловила ртом воздух. И вдруг глаза ее приоткрылись, и она встретилась взглядом с Ангелосом. На секунду он потерял равновесие, будто пропустил последнюю ступеньку лестницы. Он вдруг осознал, что рука его обнимает ее плечи, а груди ее упираются в его грудь. И когда она попыталась сесть прямо, он отнял свою руку.
– Простите, – прошептала она. – Со мной такого обычно не бывает.
– Разве? – бросил он, и она с неуверенностью взглянула на него.
– Нет…
– Дело в том, – сказал Ангелос, и голос его по‑прежнему был жестким, – что я о вас ничего не знаю, мисс ди Сионе. А вы хотите, чтобы я доверил вам свою дочь.
Секунду она смотрела на него, и взгляд ее был таким чистым, что ему вдруг стало стыдно за свой резкий тон и брошенные ей обвинения. Затем она перевела взгляд на Софию.
– Со мной все в порядке, София, – мягко сказала она, и Ангелос увидел, как лицо его дочери просияло. С дрожащей улыбкой она взглянула на Талию.
Сегодня это была первая женщина, был вынужден признать Ангелос, которую действительно волновали чувства его дочери. А также он понял, что с того момента, как София вошла в его кабинет, Талия никак не реагировала на ее увечье. Она вела себя так, будто шрам на лице его дочери не имел никакого значения. С одной стороны, это радовало его, с другой – обескураживало, потому что он по‑прежнему считал, что Талия ди Сионе совершенно не годится на роль няни. Никакой квалификации, никаких рекомендаций… он даже не знал, откуда она узнала об этой вакансии или зачем ей понадобилась эта работа.
И все же на уровне подсознания он чувствовал, что она является самой подходящей кандидатурой, его единственным выбором. Потому что она переживала за его дочь.
Пришла Елена с бокалом яблочного сока на подносе, и Талия взяла его, пробормотав слова благодарности.
– Мне очень жаль, что я доставила вам столько беспокойства, – сказала она, взглянув на Ангелоса из‑под ресниц. Сделав глоток, Талия добавила: – Теперь я в порядке, уверяю вас.
– Ничего страшного. – Ангелос помедлил. Талия действительно была лучшей кандидатурой на должность няни, и все же он колебался. Он любил ясность и четкость. И считал, что опыт и квалификация превыше всяких инстинктов. Когда‑то они его сильно подвели. И теперь он полагался только на факты, жесткие и непреложные. А всяческим эмоциям, инстинктивным или другим, не было места в его жизни.
И все же… Он видел, как Талия улыбнулась Софии и сказала что‑то, что заставило ее застенчиво улыбнуться в ответ. Поймав его нахмуренный взгляд, София нерешительно улыбнулась ему и незаметно подняла вверх большой палец. Это была первая женщина, которую она одобрила. Надо ли ему положиться на инстинкты своей дочери, как на свои собственные?