И самое главное — что она потребует взамен? Бессмертную душу? Вечное служение? К этому он был готов — что ему до души?
Как известно, самые болезненные дети бывают у врачей, самые безнадежные неучи — у учителей, а самые завзятые еретики — у священников. Вот и он верил только в науку, даже сейчас, после знакомства с Королевой, вернее, сейчас как никогда раньше.
Но ведь кроме бессмертной души и вечного проклятья существовали и другие страшные вещи. Вдруг она потребует убить дорогого ему человека или предать всё человечество? Или уже наигралась с ним и пришла забрать свой дар, свои знания и бросить его пустой оболочкой без искры, которую зажгла сама?! Это было бы самое ужасное. Пожалуй, за это бы он убил, предал и расчленил столько беззащитных котят и девственниц, сколько нужно Королеве. Ну, или кого она там потребует в жертву.
Королева между тем прошлась по дорогому гостиничному номеру, с неподдельным интересом заглянула в ванную комнату, перенюхала все флакончики на полке, провела пальчиком по резной раме зеркала. То ли проверяя, насколько хорошо работают горничные, то ли удивляясь причудливости орнамента. А потом и вовсе легко опустилась в кресло, подобрав под себя ноги, отчего стала похожа на милую гимназистку из старших классов, пришедшую навестить дядюшку.
Николас тряхнул головой: всё иллюзия, всё обман, но настолько искусный, что он каждый раз вёлся на него, как в первый.
— Милый, милый Ник, как поживаешь? Надолго прибыл в Европу? Отчего тебе не сидится дома, в Америке? Разве мы не договаривались, чтобы ты не приезжал сюда? — Королева улыбалась, но с каждым словом голос звучал всё суровее, мягкие ноты сменялись скрежетом металла, а улыбка будто стекала с лица.
Николас втянул голову в плечи.
— Это Всемирная выставка, я не мог отказаться… И разве пару дней у моих родных сыграют большую роль?
В комнате повисло тягостное молчание. Николас не знал, почему ему нельзя пересекать океан, в глубине души он был уверен, что это просто самодурство Королевы, каприз, чтобы подчеркнуть его зависимость, оторвать его от корней, разрушить все семейные связи. Нет у него семьи, кроме Королевы, и он должен это помнить.
— Ну да… Впрочем, нет худа без добра. Так, кажется, говорите вы, люди? — Королева вновь улыбалась и ласкала его своим голосом. — Пора тебе, Ники, хоть капельку напрячься и отдать крохотную частичку своего долга.
И Ники действительно напрягся — судя по всему, задание предполагалось серьёзнее, чем организовать фейерверк в честь дня рождения Королевы.
— Чем могу служить моей Королеве? — Николас улыбался во все тридцать два зуба, но от напряжения и тревоги у него неприятно подрагивали колени и пальцы. К сожалению, последовать примеру Королевы и примостить свою задницу на какую-нибудь горизонтальную поверхность было нельзя. Этикет должен был соблюдаться до малейших нюансов. Ну, во всяком случае её подданными, к которым сейчас Николас и относился. Сама Королева вела себя обычно в зависимости от настроения: могла быть величественно холодной или беспечно игривой. И неизвестно, что ещё хуже.
Королева молчала, не сводя с его лица задумчивого взгляда, в котором читалось странное для неё сомнение.
Когда тишина стала настолько звенящей, что собственное дыхание начало казаться Николасу оглушительным, ноги от напряжения уже подгибались и возникло непреодолимое желание грохнуться в обморок, как какая-то институтка, Королева наконец-то заговорила:
— У меня пропала одна вещь. Давно, а может, недавно. Сейчас или потом когда-нибудь… Это неважно. Важно, что она очень нужна мне. И кажется, я наконец-то поняла, где она. И ты поможешь мне её вернуть. Сама я действовать пока не могу — я связана словом. Таким словом, которое обойти не могу даже я. Мне нужно, не нарушая слова, нарушить его, — Королева мельком глянула на недоумённое лицо Ника. — Впрочем, не забивай себе голову ненужными думами. Просто ты должен помочь мне забрать эту вещь. Те, у кого она находится, не простые люди. Я бы даже сказала — они не совсем люди. Тебе на них укажут. Пока ты должен сократить до минимума своё пребывание здесь. Собери вещи и жди моего сигнала. Тебе скажут, что и когда делать. Это пока всё, что тебе требуется знать.
Николас перевёл дыхание и с трудом сдержал вздох облегчения: по крайней мере, она не потребовала сердец Марицы и матушки на серебряном блюде. Это уже было хорошо. Он настолько осмелел, что позволил себе спросить:
— Я могу навестить мать и сестру? У меня есть пару дней?
Королева усмехнулась и величественно кивнула:
— Да. Хотя вы очень странные. Вы все, люди. Зачем тебе эти женщины? Ну да ладно. Будь готов.
***
Алекс был доволен выставкой. Ну ещё бы! Столько людей, о которых он только читал в учебниках и статьях, вдруг оказались совсем рядом.
Алекс с внутренним трепетом, прикрытым очаровательным нахальством снаружи, даже рискнул сунуться к самому Гюставу Эйфелю. Конструктор знаменитой башни, крепкий пятидесятисемилетний мужчина с очень прогрессивными взглядами, гений архитектуры, оказался на поверку отличным собеседником. Он поглядывал на двух русских, говоривших на французском чисто, но со странным акцентом, с явным одобрением. Парни ему нравились. Резвые умом и, судя по всему, с хорошим образованием. Да и в архитектуре довольно сносно разбирались. Глядя на Сержа и Алекса, Гюставу верилось, что с такой молодёжью всех ждёт поистине светлое будущее. Прогресс и процветание.
Посетили парни и Русский павильон. Пообедали в русском ресторане, но с соотечественниками Алекс особо не общался.
Он так объяснил это Серому:
— Пить просто так скучно, о революции говорить не хочу. Ну и вообще…
Серый понял: Алекс тоскует по родине, но по странной человеческой особенности, непонятной Серому, в то же время — ехать туда не хочет. Именно сейчас и именно в этом времени.
Зато Алекс пришёл в полный восторг от галереи машин, а когда ему позволили прокатиться на автомобиле Бенца, вообще замучил Серого впечатлениями.
— Когда вернёмся, то я расскажу Келу и Крэгу про тест-драйв настоящего первого автомобиля! — Алекс вдруг погрустнел и отвернулся от Серого. — Если вернёмся…
На этой минорной ноте они и решили покинуть Париж, потому что Алекс захандрил. Плохого настроения ему добавило известие, что тот самый Николас Т., встречей с которым грезил Алекс, внезапно покинул и выставку, и Париж.
Серый опасался, что они помчатся вдогонку, но Алекс на удивление лишь пожал плечами и сказал:
— Ну, в Штатах тогда пересечёмся, планы менять не будем.
Поэтому они спокойно купили билет до Кале, чтобы потом пересесть на паром до Дувра, затем опять по железной дороге добраться до Лондона, следом — Ливерпуль, а там уже пароход должен был доставить их в Нью-Йорк. Билеты на судно «Балтик» знаменитой и на данный момент самой безопасной фирмы «Коллинз Лайн» уже ждали их в конторе пароходства. Путешествие обещало быть спокойным, неспешным и достаточно комфортным. Единственное, чего по-настоящему опасался Серый, — что они будут вынуждены провести довольно много времени наедине. Серый подозревал, что Алекс захочет с ним поговорить. И от этого заранее тосковал. Потому что перед ним вставала дилемма: либо сказать правду, не очень приятную и не совсем понятную даже ему самому, либо — соврать.
Соврать было бы легче. Ложь — она и практичнее, и спокойнее. Только опыт, прожитый Серым человеком и другом Кролика, показывал: врать — это плохо. Потому что ложь всё равно всплывёт, в самый неподходящий момент. Как и было совсем недавно. Когда Серый практически прокололся в самой большой своей лжи Кролику. Хотя это вроде и не ложь была… Ну, так, скрыл он кое-что от друга, но ведь из лучших же побуждений! Потому что для Алекса так было на самом деле лучше! Серый до сих пор был в этом уверен на все сто процентов.
Они тогда только-только прыгнули в очередной раз. Довольно удачно: приземлились в паре километров от города, даже не зашибли никого при переходе. Серый с содроганием вспоминал, как они однажды попали в сад какого-то восточного правителя, а потом оказалось, что это вообще-то сад гарема. Вот тогда им худо пришлось, удирали так, что пятки сверкали. Всё же преодолевать двухметровые барьеры с Кроликом на плечах — занятие энергозатратное и опасное.