— Для этого я должен пойти за тобой? — Алекс уже не скрывал сарказма.
— Да, — Рома был невозмутим, — именно так. Пойти со мной. Я покажу, как выйти с болота, я отведу тебя к тем, кто оценит тебя по достоинству. Ты ведь выдающегося ума человек, Лёшка. И ты об этом знаешь. Разве твоё место тут? В поганом болоте? Разве твоя судьба — погибнуть, спасая шкуры тех, от кого ты не видел ни капли добра? Королева, Лорд… Тот, кто ради забавы готов тебя лишить всего: друзей, свободы, жизни… Из-за них ты, как заяц, прыгаешь по временным веткам…
Алексу стало скучно. Он вдруг разом почувствовал и сырые штаны, прилипающие к телу, и жидкую липкую грязь в ботинках (знал бы, что в болоте очутится, так сапоги бы надел), и засыхающую корку грязи, стягивающую кожу на лице. Он вздохнул:
— Хоть бы чего нового придумали, даже обидно немного. Оставайся мальчик с нами — будешь нашим королём…
Неожиданно ему на плечо легла твёрдая и сильная рука. Алекс вздрогнул и чуть повернул голову. Рядом стоял Кем.
— С тобой всё в порядке? — как он к нему подошёл, Алекс даже не услышал, только когда встревоженный голос индейца раздался над самым ухом, вспомнил о третьем избранном.
Алекс молча кивнул. Он ещё раз глянул на то место, где только что стоял Ромка, но там уже никого не было.
Они вернулись туда, где их оставил Серый, и сели, прижавшись друг к другу спинами. В ту сторону, где мог вновь появиться Ромка, Алекс старался даже не смотреть.
— Значит, ты считаешь, что я глюк? — насмешливый голос Ромы раздался совсем рядом. Алекс вздрогнул, но головы не повернул. — Так если я глюк, то, может, это твои мысли? М?
Алекс скосил глаза на Рому, но промолчал. Он уже и сам не понимал, видел ли он кого-то или ему чудилось… Спросить у Кема? Вдруг этот глюк опасен? Причём опасен — для всех них.
— Ты умный, Лёшка, очень умный, — Рома уселся напротив него, по-турецки поджав под себя ноги. — Переживаешь за друзей? А кто из них твой друг? Индеец? Так ты его без году неделю знаешь. Киборг? Он бросил тебя при первой же возможности. Умотал к своим друзьям в будущее. Ты уверен, что он вернулся бы к тебе? Я — нет. Но ты зря переживаешь. Без тебя — они неопасны. Пошли со мной, и всем от этого будет лучше.
Алекс напрягся: откуда глюк знает о будущем? Тут этого никто знать не мог, как и о многом другом… Бабка, Лорд, киборг… А что, если глюк влез к нему в голову и роется в мозгах? О том, что глюк мог озвучивать тайные желания самого Алекса, он даже не думал. Это была настолько бредовая ересь, что не стоило принимать такое всерьёз. А вот что тот роется в мозгах…
Алекс сжал зубы, закрыл глаза и начал про себя петь все глупые шлягеры, которые только приходили в голову. Когда он допевал одну песню, то, чтобы не сбиться на что-то важное, усиленно крутил единственную фразу: «Не думать о белом медведе».
— Лёшка! Поговори со мной! — Рома почти взвыл. — Открой глаза, неужели ты не скучал? Не думал обо мне?
«Не думать о белом медведе». Алекс плотнее вжался в жёсткую спину Кема и сильнее зажмурил глаза.
Кто-то с силой тряхнул его за плечо. Голос Серого доносился до его сознания словно через толстый слой ваты. Алекс с трудом разлепил неподъёмные веки, глянул в тревожно блестевшие глаза Серого и сипло пробормотал:
— Не думать о белом медведе…
И провалился в тяжёлое беспамятство.
========== Глава 17 ==========
У Николаса вспотели ладони от напряжения. Установка была сыровата, испытать её в деле раньше просто не было возможности. Просто-напросто не хватало главного компонента.
Николас волновался сильнее, чем перед первым причастием. Нельзя было что-нибудь перепутать, сделать что-нибудь не так… Второго шанса могло и не быть. Он повернул последний рычаг и… Прозрачную кабинку затянула голубоватая дымка, с треском пробежали электрические искры…
— Поехали, — Алекс тряхнул рыжей чёлкой и насмешливо подмигнул Ди, прежде чем братья растворились в воздухе.
Николас порывисто выдохнул и только сейчас понял, что всё это время не дышал. Он попытался улыбнуться, но от нервного напряжения губы словно свело судорогой. Следовало расслабиться и успокоиться, самое сложное, кажется, уже было позади. И тут с глухим стуком на пол упал кристалл. Рядом негромко ахнула Ди, а вот что почувствовал Николас…
Он сам не смог бы идентифицировать весь невообразимый коктейль своих эмоций. Сердце ухнуло вниз — и одновременно глухо застучало в висках. Сначала он растерялся, потом испугался, а потом…. Он со стыдом признавался позже сам себе — он обрадовался. Обрадовался, что уникальный кристалл — у него в руках… Азарт учёного на несколько мгновений заглушил все человеческие чувства. Он нервно закусил губу, а мозг со скоростью арифмометра просчитывал всевозможные варианты использования кристалла.
Он поднял глаза на Королеву, совсем забыв, что для неё наличие кристалла в этой вселенной — провал, полный и безоговорочный.
Королева улыбалась. Нет, не широко и радостно, скорее растерянно и неверяще, но улыбалась. Она повернулась к Николасу и небрежно потрепала его по щеке:
— Всё не так плохо, мой маленький Никки.
Но в следующую секунду губы её дрогнули, некрасиво сморщились, а на ресницах, длинных и пушистых, задрожала хрустальная слеза.
***
Она была невероятна, эта женщина. Невероятна и непредсказуема. Она была ангелом и демоном. Она была мудрой и взбалмошной. Она была проклятьем и наградой. И той звездой, что вела его по жизни. Далёкой и недостижимой звездой. Даже в те минуты, когда была совсем близко.
Николас помнил, как увидел её в самый первый раз. Он тогда умирал. Умирал долго и мучительно. Долгих девять месяцев он сражался один на один с болезнью: сначала с холерой, а потом с её последствиями. Даже врачи оказались бессильны и практически отказались от него. Николас потом много размышлял об этом. Девять месяцев — очень символично. Может, он тогда и вправду умер? А родился другой Николас? И его второй матерью стала Королева.
Когда он уже отчаялся, когда смирился, к нему явилась она. Непохожая на земных женщин. Тогда Николас решил, что она — ангел. И даже собрался стать священником, ведь пришествие ангела — знак свыше, знамение. Но ангел оказался — живым. Пусть не совсем человеческой, пусть — иной, но женщиной. Почему она спасла его? Николас до сих пор не знал.
Он всегда был хорош собой. И знал это. Он нравился девушкам и даже взрослым женщинам. И хотя своего опыта у него не было совсем, он знал, как всякий деревенский житель, на глазах которого жизнь течёт, не скрывая никаких своих проявлений и аспектов, что именно происходит между мужчинами и женщинами. И он думал, надеялся и предвкушал, что и Королеве он понадобился именно для этого. С некой робостью, но и почти самодовольством. Он мечтал о том, как прекрасная Королева будет таять в его объятьях.
Позже, гораздо позже, уже в зрелом возрасте, он прочитает стихи одного русского поэта:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
И даже удивится — поэт писал о том, о чём мечтал тёмными душными ночами Николас. Но не сбылось.
Королева нежно перебирала его волосы, целовала в щёку, улыбалась ласково и чарующе, но всё это было почти невинно, как госпожа улыбается своему арапчонку. Он был для неё игрушкой, питомцем, забавой. Она для него — светлой и единственной любовью.
Когда Николас понял, что любовником Королевы ему не стать, он нарисовал себе в мозгу образ чистой и непорочной девы. Воздвиг пьедестал для своей богини… Думал о том, как они будут предаваться возвышенным беседам, как лёгкое, невесомое прикосновение к краю белых одежд заменит ему самые страстные ласки, а слияние душ — пошлый и грязный оргазм. Но и этому не суждено было сбыться.
Довольно скоро Николас понял: Королева не невинна, ни душой, ни телом. Она охотно дарила страсть и негу многим, но не ему. Да и возвышенные беседы как-то у них не задались. Вернее, беседы были, и даже очень занимательные. Оказалось, Королева разбирается в физике и математике не хуже него, Николаса. Она очень живо интересовалась и его достижениями, и свежими научными новостями. Вот об этом она могла говорить часами. А возвышенные темы вызывали у неё досадливые гримаски. Она говорила своему питомцу, пытавшемуся читать ей стихотворные куплеты: