Когда Алекс наконец-то заговорил, то на первой же фразе голос его сорвался, а горло перехватило. Он закашлялся, поднял на Серого злые яркие глаза и сказал, кривя губы от бессильной ярости:
— Решил сам, значит… Как лучше. Как для меня лучше — решил ты…
Голос Кролика был сух и спокоен, хотя уже даже не злость, а что-то гораздо худшее плескалось в его глазах. Он сжал руки в кулаки — костяшки пальцев побели от напряжения, — отвернулся от Серого, переложил какие-то бумаги на столике, взял пустой стакан, зачем-то заглянул вовнутрь. Эти бессмысленные манипуляции почему-то пугали Серого.
Алекс вновь повернулся к нему, тяжело выдохнул и продолжил, глядя вприщур прямо ему в глаза:
— Зачем же ты теперь меня спрашиваешь… — и закончил, как выплюнул: — Хозяин!
На последнем слове Алекс как-то ломко усмехнулся, словно ему больно и смешно одновременно. Смешно, но не весело.
Серый вскинул голову. Вот это было обидно, очень обидно. Лучше бы Алекс его ударил. Серый бы и уклоняться не стал.
Нормализовать гормональный фон и эмоциональное состояние? Да/нет? Нет.
Чтобы понять, что происходит с Алексом, следовало думать и чувствовать как он. Если думать как Алекс вряд ли возможно, то чувствовать — можно было попробовать.
— Я хотел как лучше… — Серому стало неуютно и холодно рядом с Алексом. Никогда друг не смотрел на него так. Словно он рядом, но его нет. Это был какой-то другой рыжий человек, а не его Рыжий Кролик, весёлый и эмоциональный.
В каюте повисло молчание, с каждой секундой которого Алекс уходил всё дальше и дальше. Скоро его будет не вернуть совсем. Серому стало страшно, по-настоящему страшно, до жути и сбоя процессора.
— Наверное, надо встретиться с Королевой и послушать, что она скажет? — никогда ещё Серый не мямлил как человек, никогда не чувствовал себя так неуверенно. Но ведь он хотел добра для Кролика! Неужели тот этого не понимает?! Хозяин… Обиднее Серого ещё не называли. Никогда.
Алекс с силой провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с себя что-то невидимое, но очень неприятное.
— Послушай… — голос Ала звучал глухо и устало, и он опять не смотрел на Серого, — я выжат как лимон. Может, всё это подождёт до завтра? Ведь если бы это было необходимо срочно, то под дверью уже сидели бы твоя Дицентра или Николас Т., раз сама Королева держит слово, верно?
Серый вскочил и, как идиот, зачем-то пошёл проверять — есть ли кто за дверью. Естественно, там никого не оказалось. Он потоптался посредине комнаты и нерешительно глянул на Алекса:
— Да, я думаю, подождёт.
Алекс кивнул и пошёл на свою половину каюты. Серый не выдержал и заговорил, глядя в спину Алекса, обтянутую атласным жилетом:
— Ал, послушай! Ну как ты не поймёшь?!
Спина вздрогнула, но Алекс не повернулся, лишь наклонил голову ещё ниже и отстранённо пробормотал:
— Серёг… Давай всё завтра. Ладно?
Уровень кортизола и адреналина достиг критической отметки. Нормализовать гормональный фон и эмоциональное состояние? Да/нет? Нет.
Вот что, значит, чувствовал Алекс? Это было отвратительно, почти как тогда, в парке, когда Серый решил, что Алекс погиб. Но сейчас-то он жив, вот он, совсем рядом. Так откуда же такое чувство, что ещё совсем немного — и его не будет? У Серого пересохло в горле. Он встал, попытался налить себе воды, но руки предательски дрогнули, и горлышко графина звонко стукнулось о край стакана.
Алекс хотел уйти, очень, чтобы не видеть киборга. Желательно — никогда, но это было невозможно. Так что хотя бы несколько часов. Хотел, но почему-то топтался на пороге их общей комнаты, living room, как было написано в билетах. За спиной что-то громко звякнуло. Алекс оглянулся через плечо и замер. Киборг, невозмутимый нордический Лис был бледен до синевы, на лбу у него выступила испарина, а руки ходили ходуном. Кажется, он даже не мог налить себе воды.
Алекс во все глаза смотрел на Серого. Что с ним?! Заболел?! Что с его моторикой? Из головы вылетело всё, кроме одной мысли: его Серому плохо. Он в два прыжка оказался рядом, схватил за плечи, тряхнул, попытался поймать взгляд.
— Серёга! Ты чего?! Хреново?! Где, что? Болит что-то?!
Серый поднял на него абсолютно больные глаза и вдруг совсем по-детски шмыгнул носом:
— Отключил систему стабилизации гормонального фона…
— Зачем?! — Алекс со всего размаха бухнулся на соседний стул, потянулся за графином и стал глотать воду прямо из горлышка. Прохладная жидкость текла по подбородку, капая на светлый жилет.
Серый перевёл дыхание.
— Тебе плохо, а почему мне должно быть хорошо?
Алекс плеснул из графина воды себе на ладонь и быстро умыл лицо. Стало чуть легче.
— Подключай давай! Немедленно!
Серый замер на секунду и кивнул. Лицо разгладилось, из глаз ушло затравленное выражение. Алекс посмотрел на друга, и вдруг в голове молнией мелькнула мысль: Серый сказал, что память ему стёрли, а почему стёрли — не сказал.
— Серёг, — Алекс говорил негромко, словно с малым ребёнком или больным человеком, — а ты мне всё рассказал?
Серый молча кивнул. Алекс чуть качнул головой:
— А я думаю, не всё.
Серый удивлённо поднял на него глаза:
— А что ещё?
— Почему мне стёрли память? Почему ты так решил?
Серый отвернулся. Перед его глазами вставала картина: Эфляндия, замок Королевы, он сжимает в руке кристалл, так похожий на тот, который он прихватил на Заповеднике-5, и меняет жизнь Ала и всех своих друзей на само существование Дивного края.
Серый искоса глянул на Ала. Ну вот как ему всё это объяснить? Он тяжело вздохнул и упрямо наклонил голову.
— Так было надо, — потом опять беспомощно посмотрел в глаза другу. — Ну правда, Ал… по-другому — никак.
Алекс вздохнул. Ну чего он в самом деле? Это же Серый… Он усмехнулся и тут же зевнул — усталость навалилась с удвоенной силой.
— Ладно, Серёг… Давай и правда спать. Устал как чёрт.
***
Странно. Всё так странно кругом, как будто он смотрит на мир сквозь толщу воды. Звуки с трудом проникают в сознание, почти не вызывая отклика и не задевая ни чувств, ни мыслей. Да и образы, которые рисует его мозг, странны и расплывчаты.
Он чего-то или кого-то ждёт. Кто-то должен обязательно прийти. Но кто?! Он не помнит. Он часто не может вспомнить, кто он сам, где находится и как сюда попал. Иногда это напрягает, и он начинает усиленно шевелить мозгами. Вернее, пытается это сделать. Потому что мысли неповоротливые и тяжёлые, как тюлени на лежбище…
Где-то рядом говорят двое. Голоса мужские. Один молодой и звонкий, другой — бархатистый, сильный, обволакивающий… Это говорит Хозяин. Его Хозяин. Сердце пропускает удар. Он живёт ради Хозяина, он умрёт, если тот прикажет.
— Надоел этот рыжий щенок. Он никчёмен. А кровь у него вкусна. Лорд, ты же не дашь пропасть этой крови?
— Конечно нет. И ты попробуешь её. Дай только срок…
Из-под полуопущенных век он видит наклонившиеся к нему лицо с внимательными тёмными глазами. На плечи ложатся сильные хозяйские руки.
— Тише, тише, мальчик мой… Я с тобой. Всё будет хорошо…
Кругом великолепный сад, залитый ярким солнцем… Но почему же так страшно?! До жути! И где Серый?!
Алекс открывает рот и пытается кричать, но из горла вырывается лишь сиплый хрип.
Лицо Хозяина наклоняется ниже, глаза становятся совсем чёрными и холодными, а голова вытягивается и превращается в морду животного.
— Ты отвратительный мальчишка! Я накажу тебя!
К его лицу тянется копыто, белоснежное копыто с приставшим к нему цветком колокольчика…
Алекс буквально захлебнулся криком, который наконец-то прорвался через сдавленное горло, и проснулся. Отбросил жаркое, влажное от пота одеяло и ошалело огляделся по сторонам. Сквозь приоткрытый иллюминатор в каюту заглядывала яркая и жёлтая, как головка голландского сыра, луна. Полнолуние. Где-то на краю сознания всплыла мысль, что все Иные любят полнолуние, а душа человеческая в это время особо уязвима. Но это всё топталось где-то там, на задворках мозга. А прямо перед ним начали всплывать картины Дивного края. Он всё вспомнил, по крайней мере то, что мог, то, что видел, то, что ему позволили увидеть. Но даже этого было достаточно, чтобы страх ледяным ознобом пробежал по телу, остановившись колючей судорогой в кончиках пальцев. Алекс тяжело вздохнул. Очень хотелось пить. Надо было лишь сделать пару шагов до столика с графином свежей воды, но для этого требовалось унять мелкую противную дрожь в коленях. В желудке что-то ворочалось, тошнотворно подкатывая к самому горлу.