Зеленый лес и тихие долы – не мифы:Мы бегали в рощах, лежали на влажной траве,На даль, залитую солнцем, с кургана, как скифы,Смотрели, вверяясь далекой немой синеве…
Мы едем в город. Опять углы и гардины,Снег за окном, книги и мутные дни —А здесь по бокам дрожат вдоль плетней георгины,И синие сливы тонут в зеленой тени…
Мой друг, не вздыхайте – здесь тоже не лучше зимою:Снега, почерневшие ивы, водка и сон.Никто не придет… Разве нищая баба с клюкоюСпугнет у крыльца хоровод продрогших ворон.
Скрипят рессоры… Качаются потные кони.Дорога и холм спускаются к сонной реке.Как сладко жить! Выходит солнце в короне,И тени листьев бегут по вашей руке.
«…Еле тлеет погасший костер…»
Еле тлеет погасший костер.Пепел в пальцах так мягко пушится.Много странного в сердце таитсяИ, волнуясь, спешит на простор.Вдоль опушки сереют осины.За сквозистою рябью стволовЧуть белеют курчавые спиныИ метелки овечьих голов.Деревенская детская бандаЧинно села вокруг пастухаИ горит, как цветная гирлянда,На желтеющей зелени мха.Сам старик – сед и важен. Так надо…И пастух, и деревья, и я,И притихшие дети, и стадо…Где же мудрый пророк Илия?…Из-за туч, словно веер из меди,Брызнул огненный сноп и погас.Вы ошиблись, прекрасная леди, —Можно жить на земле и без вас!
Над морем
Над плоской кровлей древнего храмаЗапели флейты морского ветра.Забилась шляпа, и складки фетраВ ленивых пальцах дыбятся упрямо.
Направо море – зеленое чудо.Налево – узкая лента пролива.Внизу безумная пляска приливаИ острых скал ярко-желтая груда.
Крутая барка взрезает гребни.Ныряет, рвется и все смелеет.Раздулся парус – с холста алеетПетух гигантский с подъятым гребнем.
Глазам так странно, душе так ясно:Как будто здесь стоял я веками,Стоял над морем на древнем храмеИ слушал ветер в дремоте бесстрастной.
Из цикла «Война»
Репетиция
Соломенное чучелоТорчит среди двора.Живот шершавый вспучило, —А сбоку детвора.
Стал лихо в позу бравую,Штык вынес, стиснул рот,Отставил ногу правую,А левую – вперед.
Несусь, как конь пришпоренный:«Ура! Ура! Ура!»Мелькает строй заморенный,Пылища и жара…
Сжал пальцы мертвой хваткою,Во рту хрустит песок,Шинель жжет ребра скаткою,Грохочет котелок.
Легко ли рысью – пешему?А рядом унтер вскачь:«Коли! Отставить! К лешему…»Нет пафоса, хоть плачь.
Фельдфебель, гусь подкованный,Басит среди двора:«Видать, что образованный…»Хохочет детвора.
Пленные
У «Червонного Бора» какие-то странные люди.С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы,Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди,А стальные глаза равнодушно-надменны и злы.
Вдоль шоссе подбегают пехотные наши михрютки:Интересно! Воюешь, – а с кем, никогда не видал.Тем – табак, тем – краюшку… Трещат и гудят прибаутки.Люди с Марса стоят неподвижнее скал.
«Ишь, как волки!» – «Боятся?» – «Что сдуру трепать языками…В плен попал, – так шабаш. Все равно что воскрес…»Отбегает пехота к обозу, гремя котелками.Мерно двинулись каски к вокзалу под темный навес.
Письмо от сына
Хорунжий Львов принес листок,Измятый розовый клочок,И фыркнул: «Вот писака!»
Среди листка кружок-пунктир, В кружке каракули: «Здесь мир», А по бокам: «Здесь драка».
В кружке царила тишина:Сияло солнце и луна,Средь роз гуляли пары,
А по бокам – толпа чертей, Зигзаги огненных плетей И желтые пожары.
Внизу в полоске голубой:«Ты не ходи туда, где бой.Целую в глазки. Мишка».
Вздохнул хорунжий, сплюнул вбок И спрятал бережно листок: «Шесть лет. Чудак, мальчишка…»
Легенда
Это было на Пасху, на самом рассвете:Над окопами таял туман.Сквозь бойницы чернели колючие сети,И качался засохший бурьян.