Но вода бежит волнистой ртутью, Хлещет-плещет тускло-серой мутью. Мостики игрушечные спят. Стены дышат сыростью и жутью. Друга нет – и нет путей назад.
Глушь
Городок, как сон средневековый:Красных кровель резкие края,В раме улиц – даль, поля, коровыИ речонки синяя струя…
А октябрьский ветер реет-свищет,Завивает плащ вокруг плеча.И тоска чего-то жадно ищетСредь уютных складок кирпича.
Целый день брожу неутомимоПо горбатой старой мостовой.Строй домишек проплывает мимо.Фонари кивают головой.
На порогах радостные дети.За дверями мир и тишина.Пышный плющ вдоль стен раскинул сети.Сверху девушка смеется из окна…
За углом скелет пустого храма:Кирпичи и палка с петухом.Дремлет сад – цветная панорама,Сонно бродят гуси с пастухом.
Прохожу вдоль старого погоста.Спят кресты, краснеет виноград.Жили долго – медленно и просто —Внуки их во всех дворах шумят…
Машет мельница веселыми крылами,Мелет хлеб. Вдоль рощ скрипят возы.Прохожу под серыми стволами,Сквозь гирлянды вянущей лозы.
Никого. Вокруг цветная осень.Тишина. Густой и прелый дух.Руки буков расцветили просинь.Тихо вьется паутинный пух…
Кролик вынырнул из норки под сосною.Пятна солнца. Ласковая тень.Опускаюсь, скован тишиною,И лежу, как загнанный олень.
Ветер треплет заросли ореха.Черепица рдеет за рекой.Бог, услышь! – В ответ смеется эхо.Даль зияет вечной пустотой.
Мираж
С девчонками Тосей и ИннойВ сиреневый утренний часМы вырыли в пляже пустынномКривой и глубокий баркас.
Борта из песчаного крема.На скамьях пестрели кремни.Из ракушек гордое «Nemo»[4]Вдоль носа белело в тени.
Мы влезли в корабль наш пузатый.Я взял капитанскую власть.Купальный костюм полосатыйНа палке зареял, как снасть.
Так много чудес есть на свете!Земля – неизведанный сад…– На Яву? – Но странные детиШепнули, склонясь: – В Петроград.
Кайма набежавшего валаДрожала, как зыбкий опал.Команда сурово молчала,И ветер косички трепал…
По гребням запрыгали баки.Вдали над пустыней седойСияющей шапкой ИсаакийМиражем вставал над водой.
Горели прибрежные мели,И кланялся низко камыш:Мы долго в тревоге смотрелиНа пятна синеющих крыш.
И младшая робко спросила:«Причалим иль нет, капитан?…»Склонившись над кругом штурвала,Назад повернул я в туман.
Над всем
Сквозь зеленые буки желтеют чужие поля.Черепицей немецкой покрыты высокие кровли.Рыбаки собирают у берега сети для ловли.В чаще моря застыл белокрылый хребет корабля.
Если тихо смотреть из травы, – ничего не случилось, Ничего не случилось в далекой, несчастной земле… Отчего же высокое солнце туманом затмилось, И холодные пальцы дрожат на поникшем челе?…
Лента школьников вышла из рощи к дороге лесной,Сквозь кусты, словно серны, сквозят загорелые ноги,Свист и песни, дробясь откликаются радостно в логе,Лягушонок уходит в канаву припрыжкой смешной.
Если уши закрыть и не слушать чужие слова, И поверить на миг, что за ельником русские дети — Как угрюмо потом, колыхаясь, бормочет трава, И зеленые ветви свисают, как черные плети…
Мысль, не веря, взлетает над каждым знакомым селом,И кружит вдоль дорог и звенит над родными песками…Чингисхан, содрогаясь, закрыл бы ланиты руками!Словно саван белеет газета под темным стволом.
Если чащей к обрыву уйти, – ничего не случилось… Море спит – переливы лучей на сквозном корабле. Может быть, наше черное горе нам только приснилось? Даль молчит. Облака в голубеющей мгле…
«…Здравствуй, Муза! Хочешь финик?…»
Здравствуй, Муза! Хочешь финик?Или рюмку марсалы?Я сегодня именинник…Что глядишь во все углы?