Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, — Смешна любовь напоказ!Но все ж тайком от матери строгой Она прибегает не раз.
Свою мандолу снимаю со стенки, Кручу залихватски ус…Я отдал ей все: портрет Короленки И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу, Грызем соленый миндаль.Нам ветер играет ноябрьскую фугу, Нас греет русская шаль.
А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол.И вдруг, насмешливо выгнувши шею, Садится пред нами на стол.
Каминный кактус к нам тянет колючки, И чайник ворчит, как шмель…У Лизы чудесные теплые ручки И в каждом глазу – газель.
Для нас уже нет двадцатого века, И прошлого нам не жаль:Мы два Робинзона, мы два человека, Грызущие тихо миндаль.
Но вот в передней скрипят половицы, Раскрылась створка дверей…И Лиза уходит, потупив ресницы, За матерью строгой своей.
На старом столе перевернуты книги, Платочек лежит на полу.На шляпе валяются липкие фиги, И стол опрокинут в углу.
Для ясности, после ее ухода, Я все-таки должен сказать,Что Лизе – три с половиной года… Зачем нам правду скрывать?
Щенок
В углу сидит в корзинке фокс —Пятинедельный гномик.На лбу пятно блестит, как кокс.Корзинка – теплый домик.С любой туфлей вступает в боксОтважный этот комик.
В корзинку маленький апашЗарыл свои игрушки:Каблук, чернильный карандаш,Кусок сухой ватрушки,И, свесив лапки за шалаш,Сидит, развесив ушки.
Понять не может он никак, —Притих и кротко дышит:Там у окна сидит чудакИ третий час все пишет.Старался фокс и так и сяк,Но человек не слышит…
Рычал, визжал, плясал у ногИ теребил за брюки,Унес перчатку за порогИ даже выл от скуки,Но человек молчит, как дог,К столу приклеив руки.
Как глупо палочкой водитьПо беленькой тетрадке!Во всю помчался лучше б прытьДо кухонной площадки…Над печкой солнечная нить,Полы вокруг так гладки…
Блестит солидный, темный шкаф.Сиди и жди. Ни звука.На печке бронзовый жираф —Таинственная штука.Фокс взвизгнул с болью в сердце: «Тяф!»Молчать – такая мука…
И вдруг серьезный господинВскочил, как на резинке,Швырнул тетрадку на каминИ подошел к корзинке…И фокс, куда девался сплин,Вмиг оседлал ботинки…
Как дети оба на ковре,За лапы рвут друг дружку.Фокс лезет в яростной игреНа самую макушку…На лай, как эхо, во двореДог гулко рявкнул в пушку.
Лучи сползаются в пучки.Стрекочет сердце глухо…Щенок устал. Закрыл зрачки,Лизнул партнера в ухо…Застыли строгие очки,Трамвай жужжит, как муха.
Щенок в корзинке так похожНа карлика-лошадку…По тельцу пробегает дрожь,Врозь лапки, нос – в лопатку…А человек вздохнул: «Ну что ж…»И снова за тетрадку.
Прогулки по Парижу
Пятилетняя девчонкаВ рыжем клетчатом пальтоПосреди пустой панелиЕдет в крошечном авто.
Нос и руль сияют лаком,Щеки – розовый коралл,А в глазах мелькает гордостьИ восторженный опал.
Только женщины умеютТак божественно сиять!В небе почки зеленеют.Псам и детям – благодать.
Вдруг навстречу валким шагомНадвигается ажан:Он, как морж, усат и плотен,Он, как девочка, румян.
С высоты своей гигантской,Закрутивши ус в кольцо,Он взглянул на пухлый носик,На смешное пальтецо…
Поднял руку, сдвинул бровиИ застыл в своем манто.Разве можно по панелиПутешествовать в авто?!
И она остановилась…На щеках пунцовый цвет:Рассмеяться иль заплакать?Пошутил он или нет?
Добродушный полицейскийНе хотел ее томить.Улыбнулись… оба сразу,Оборвав тугую нить.
Он дорогу уступил ей,Приложив к виску ладонь, —И заискрился в колесахЛегкий мартовский огонь.
Мать
(Ко дню «Голодной пятницы»)
В тесной каморке – беженский дом.Мать вышивает киевским швом.Плавно, без устали ходит рука.Мальчик у ног разбирает шелка.