– Я не могу. Я занята.
– Занята? Ты? В воскресенье? Чем же?
У нее был столь изумленный тон, что я расхохоталась.
– Я скажу, куда собираюсь пойти, только обещай, что будешь визжать от восторга.
Вив затаила дыхание.
– Если у тебя интервью с Аланом Бейтсом, придется мне покончить с собой.
– Вив! Я иду к Марку в гости. На обед.
Она снова затаила дыхание, и на этот раз не притворялась.
– Марк – это тот самый Марк, отец!
– Нет, Вив. Марк – это мужчина, от которого я забеременела, – отец – слишком лично. – Я не воспринимала его как отца, и уж точно не хотела, чтобы Вив думала о нем, как об отце; вовсе необязательно причинять Вив больше боли, чем необходимо.
– Это я и имела в виду, – она несколько раз вздохнула, пытаясь успокоиться, но по ее голосу было ясно, что она обрадована.
Я слышала в ее голосе надежду, предвкушение.
– Значит, он умеет готовить? – подразумевается: он будет хорошим мужем?
– Понятия не имею, – ответила я. – Но думаю, он будет угощать меня не бутербродами и чипсами.
– Подумаешь, чипсы и бутерброды, – быстро проговорила Вив. – Если мужчина умеет готовить, это бонус, а не необходимость.
– Мужчина вообще – не необходимость, и точка, – твердо отрезала я. – Он просто пытается пробиться ко мне, чтобы я оставила ребенка.
– А это возможно?
– Вив! Сколько тебе говорить? Я еще не надумала.
Мы прощаемся, и несколько минут я смотрю в пространство, потому что две недели назад я уже приняла решение. Две недели назад я собиралась сделать аборт и продолжать жить так, будто ничего не произошло. А теперь я не знаю.
Когда в мою голову прокрались сомнения? Как мне вообще пришло в голову, что может быть альтернатива? Почему я так и не назначила встречу с доктором в женской клинике?
О чем я только думаю?
Воскресенье – один из тех удивительно холодных, морозных дней, когда солнце ярко светит посреди ледяного голубого неба и когда выглядываешь в окно, чувствуешь, что весна уже близко, и не понимаешь, почему зиму считают депрессивным временем года.
Стелла все время справляется, как я себя чувствую. Мы со Стеллой стали пугающе близки за пугающе короткий промежуток времени.
Она приходила вчера вечером. Заглянула после похода по магазинам в Вест-Энде, просто проверить, все ли у меня в порядке. Принесла с собой половину супермаркета «Маркс и Спенсер» и в конце концов осталась почти на весь вечер.
Мы ели чипсы с соусом и рассказывали истории. Делились секретами. Хохотали за тарелкой мороженого и сплетничали, уминая бананово-карамельный пирог.
– Мне так этого не хватает, – задумчиво произнесла Стелла.
Мы провели пальцами по тарелке, соскребая последние капельки банана и ириски.
– Чего? Сидеть дома в воскресенье вечером, обжираться, как бегемот, и чувствовать себя, как кит, выброшенный на берег?
– Да, и этого тоже, – мы расхохотались. – Но я имею в виду женскую дружбу, как у нас с тобой. Мне не хватает непосредственности общения с подругой. Чтобы можно было прийти в гости, как сейчас, и не волноваться о том, как выглядишь и о чем разговариваешь. Я не хочу сказать, что ты моя лучшая подруга…
– Осторожно, – предупредила я с улыбкой, потому что чувствовала то же самое. – Не влюбись в меня.
– Но теперь ты точно не станешь моей лучшей подругой. Я уже влюблена, – фыркнула она. – Но тяжело жить без лучшей подруги. Понимаешь, о чем я?
– Моей лучшей подругой всегда была мама.
– Господи, ты серьезно? Я свою мать терпеть не могу. Мы не можем находиться в одной комнате.
– У меня потрясающая мама. И она действительно моя лучшая подруга. И наверное, единственный настоящий друг женского пола. Я имею в виду близкий друг, конечно, у меня есть подруги, – поспешно добавила я, зная, что говорю неправду, – но мне некому довериться, по крайней мере здесь, в Лондоне. До сегодняшнего вечера я и не понимала, как мне этого не хватает.
– Хорошо быть женщиной, – засмеялась Стелла, поднимая бокал. – За женскую солидарность.
– За женскую солидарность. И дружбу.
Я засыпала с улыбкой на лице, ощущая тепло и благодать, чувствуя, что, может, беременность – и не самое худшее в жизни, что могло произойти. Чувствуя, что, в конце концов, моя жизнь не так уж ужасна.
И вот сегодня светит солнце, и мне здорово. Я предвкушаю, что день будет интересным, хоть и не уверена, хорошая ли это мысль – провести его с Марком. Что, если окажется, что у нас нет ничего общего? Что, если нам не о чем будет поговорить?
Ну и что! Я одергиваю сама себя. Я же не проверяю его на предмет пригодности на роль супруга. Я просто пытаюсь узнать его поближе, прежде чем он и я примем самое важное решение в моей жизни.
Вот и все.
– Ты не заблудилась?
Марк открыл дверь, и я расхохоталась, потому что на нем был фартук! Можете представить, на нем действительно был фартук! Но он отказался его снять, и мне понравилось, что он даже не стесняется такого идиотского предмета, как фартук, пусть и мужского, в темно-синюю и черную полоску.
– У тебя чудесный дом, – сказала я, делая вид, что не поражена его размерами.
Но это был один из самых огромных домов, в котором я только была в жизни. Так что я притворилась, будто меня не впечатлила громадная квадратная прихожая и ступени в светлую, просторную кухню. Притворилась, будто мой дом не очень-то отличается от этого. Только он меньше. На много, намного меньше.
– Хочешь пить? – спросил он, наливая в стакан что-то, подозрительно напоминающее морковный сок.
– Это выглядит отвратительно. Думаю, обойдусь без питья, – я робко понюхала содержимое.
– Это не отвратительно. Это вкусно. И подходит по цвету к твоим волосам. Домашний витаминный коктейль из манго и банана. Вкусно и питательно. Попробуй.
Я попробовала. Коктейль действительно оказался вкусным. (И питательным.)
– М-м-м. Какой приятный запах, – я взглянула на разные кастрюльки на плите и поняла, что аромат явно исходит из духовки. – Кто бы мог подумать, что юрист Лондонского Дневного Телевидения – прекрасный повар.
– Единственное, что доставляет мне больше удовольствия, чем удачный судебный процесс, – корпеть над горячей духовкой. Вот, садись, – он отодвинул стол от кухонного стола, и я села, поблагодарив его за заботу.
– Видишь, какие у меня хорошие манеры? – он взял у меня пальто и пошел повесить его в прихожую.
– Неплохие для юриста, – улыбнулась я, и он предложил мне закуски.
– Что? А где же орешки? – я не смогла удержаться.
Я заглядывала в книжки, которые он мне купил, и знала, что у женщин, которых во время беременности тянет на орехи, часто рождаются дети с тяжелой аллергией на арахис. И я знала, что он тоже это знает.
– Хм-м, боюсь, орехов у меня нет. Ты же не объедаешься орехами? – у Марка был такой обеспокоенный вид, что я начала смеяться.
Его можно читать, как раскрытую книгу.
– Расслабься, – я потягивала свой коктейль. – За последние три месяца ни одного орешка не съела.
Он громко вздохнул с облегчением.
Я встала и прошла в гостиную, посмотрела расставленные повсюду фотографии, книжные полки, рассеянно перебрала компакт-диски. И вдруг до меня дошло: если бы я не знала, что Джулия уехала всего несколько недель назад, я бы в жизни не догадалась, что Марк живет с девушкой. Здесь не было ни одного признака женского присутствия. Ни одного.
На фотографиях были незнакомые мне люди. Но ни одного снимка Джулии. Книги на полках – в основном труды по юриспруденции, или биографии, или документальные романы, типично мужское чтиво. Но ничего, что могло бы принадлежать женщине.
– Почему здесь нет вещей Джулии? – спросила я, предположив, что, возможно, ему было слишком больно и он убрал все следы ее присутствия.
Марк вошел в гостиную и подлил мне еще коктейля.
– Понимаю, звучит странно, но на прошлой неделе мне в голову пришла та же мысль. Она никогда не чувствовала себя здесь как дома. Ей всегда казалось, что это мой дом. Что он для нее слишком огромный. Я никогда не замечал, чтобы она хранила здесь свои вещи, здесь не было ничего ее.