– Я буду авокадо, крабовые палочки и цыпленка по-королевски на зерновом хлебе. Понимаю, звучит странно, но я на четвертом с половиной месяце беременности, и мне до смерти хочется цыпленка по-королевски. Но ведь могло быть и хуже, ха-ха-ха! По крайней мере, меня не тянет на всякую гадость, землю например. А у вас есть дети?
– Похоже, пирожок уже испекся! На какой вы неделе? На тридцать шестой? Бедняжка. Это у вас первый ребенок? Я всего на двадцать второй, но уже совершенно разбита… Не представляю, как вы справляетесь.
Я до последнего сопротивлялась искушению накупить одежды для беременных, но больше уже не могу. Когда я была на шестнадцатой неделе, я как-то заехала в «Форме». Зашла, огляделась и была поражена. Почему-то все покупательницы были худыми, как жерди, и продавщицам приходилось запихивать им под свитеры подушки, чтобы симулировать беременность.
– Тут вообще есть беременные? – шепотом спросила я у молоденькой продавщицы.
– О да, – тоже шепотом ответила она. – Но многие покупательницы любят приходить на раннем сроке. Первый признак беременности – особая одежда, и им не терпится поскорее всем ее продемонстрировать.
Я повернулась и увидела прямое подтверждение ее словам. Женщина с модельной фигурой не спеша рассматривала одежду на вешалках. На ней было платье с высокой талией, под которым помимо нее мог поместиться еще и Тауэрский мост.
– А вы не желаете что-нибудь примерить? – спросила продавщица, потянувшись за прилавок. – Если хотите, можете подложить подушку.
– Нет, спасибо, – ответила я с благосклонной улыбкой и направилась к выходу.
Но по дороге домой мысленно дала себе пинка. Себе и своей дурацкой гордыне. Конечно, мне до смерти хотелось примерить все.
Все, кому я рассказываю о беременности, ведут себя так мило, поэтому очень странно, что я не могу раскрыть секрет на работе. Здесь все относятся ко мне по-прежнему. На работе я все та же прежняя Мэйв Робертсон. Только толще. И рассеяннее.
Не могу понять, что меня больше беспокоит: то, что моя память, похоже, ушла в безвременный отпуск, или то, что талия исчезла.
Разумеется, никто не осмеливается заметить, что я потолстела, и, думаю, пока никто не догадался. Но проходя мимо переполненной столовой в час дня, я уже не ловлю на себе восхищенных взглядов, как раньше.
– Поклянись, что я не похожа на бегемота, – шепотом прошу я Стеллу.
Менеджер утреннего шоу проходит мимо и улыбается без малейшего намека на заигрывание.
Мне хочется, чтобы она ответила: ты не похожа на бегемота, ты похожа на беременную. Хочу, чтобы она повысила мою самооценку. Хочу получить от нее разрешение поделиться со всеми.
– Клянусь, ты выглядишь роскошно и чувственно.
– Значит, живот не выпирает? – я выпячиваю живот, всем сердцем желая, чтобы она сказала, что мой живот из-за спины видно.
– Ребенка там нет, – смеется она. – Там луковый багет с сыром бри и двойной сэндвич, – я тоже смеюсь.
Хотя такой ответ мне не очень-то по душе.
– Я точно не похожа на бегемота? – спрашиваю я Марка.
Мы лежим на диване, только что закончив просмотр видеофильма лорда Уинстона «Человеческое тело», поражаясь съемкам ребенка все еще внутри тела матери.
Сегодня воскресенье. Теперь мы с Марком проводим воскресенья вместе, а иногда и вечера на неделе. Но воскресенье – это святое: я еду к нему домой, он готовит вкуснейший обед, и я целый день валяюсь без дела, занимаясь полнейшей фигней, в то время как он носится по дому, как обезглавленная курица, и предугадывает каждое мое желание.
Истинное, чистейшее блаженство.
– Хочешь «Баунти»? – спрашивает он.
Дело уже идет к вечеру.
– М-м-м, – довольно постанываю я из-под мягких подушек.
– Хорошо, – он набрасывает куртку. – Мне нужно в гараж на минутку. Еще чего-нибудь принести?
– Не отказалась бы от цыпленка по-королевски.
– Ты съела ростбиф и все еще голодна? – он в ужасе.
– Не голодна. Так, знаешь. Не мешало бы перекусить немножко.
– У нас есть цыпленок и майонез. Я куплю карри.
– Здорово. Спасибо, – я уже переключила внимание на экран.
Обычно на вечер Марк берет напрокат видео, и, слава богу, мы оба обожаем сентиментальные старые фильмы. «Жизнь прекрасна», «Харви», «В джазе только девушки», «Унесенные ветром». Уже не первое воскресенье мы погружаемся в вымышленный мир прошедшей эпохи.
А последние пару недель я остаюсь на ночь. Не подумайте ничего плохого. В комнате для гостей, разумеется.
И это самое поразительное. Если бы не тот факт, что я ношу его ребенка, в жизни бы не поверила, что мы с Марком вообще когда-либо занимались сексом. Более того, даже зная, что ребенок его, мне иногда приходит в голову, что, возможно, это было непорочное зачатие, а та ночь в Сохо мне попросту привиделась.
Мне даже пришлось спросить Стеллу, так, чтобы подстраховаться. Я вообще была в тот вечер в баре?
Марк стал моим лучшим другом. Он первый, с кем мне хочется поделиться новостями. С ним можно пойти в ресторан или просто посмеяться. Он всегда рядом, он надежен, на него можно положиться, он всегда поддержит. С ним я ощущаю себя в безопасности, с ним мне уютно, я чувствую себя любимой. В платоническом смысле, естественно.
Потому что влюбиться в него – нечто из области фантастики.
В ту ночь, конечно, он вскружил мне голову. Я смутно припоминаю, что у нас был умопомрачительный секс, но все еще с трудом верю, что это был Марк. Марк. Тот самый Марк, что сейчас сидит напротив, пьет кока-колу и каждые две секунды непристойно громко рыгает.
– Ты чудовище, – я улыбаюсь.
– Да, знаю, – он корчит рожу. – Юристы такие свиньи, да?
– Не все юристы. Но ты свинья.
Марк особенно оглушительно рыгает и улыбается во весь рот.
– Ты могла бы выбрать любого мужчину на роль отца своего ребенка, но выбрала меня.
– Поверь, – отвечаю я. – Если бы мне пришлось снова делать выбор, это была бы уже совсем другая история.
Но, разумеется, я лукавлю, потому что пусть я в него ни капельки не влюблена, он превратился в моего самого любимого человека в мире, – за исключением Вив, конечно. И я не могу представить лучшего отца для своего ребенка. Я в восторге от мысли, что ребенок будет наполовину моим и наполовину Марка. Честно говоря, мне кажется, это идеальное сочетание. Лучше может быть только я и Стив Маккуин. Но ребенок от Стива Маккуина мне явно не светит.
– Знаешь, кто ты такой? – говорю я позднее тем вечером.
Марк сидит на полу и возится с лампами викторианской эпохи, которые мы купили утром на гаражной распродаже.
(Начало в шесть утра. Врагу не посоветую).
– Ты – брат, которого у меня никогда не было.
Марк корчит гримасу.
– Ну ты больная. Это отвратительно. Обвиняешь меня в инцесте.
– Не говори чушь. Я имею в виду тебя и меня. Наши отношения. Мне никогда не было так уютно ни с кем, кроме моей семьи. Вот что я имею в виду. Ты же знаешь, что ты – мой лучший друг.
Не знаю, что на меня нашло, вообще-то, спонтанные проявления привязанности не в моем стиле. Но думаю, раньше я не понимала, как важно иметь друга.
И я вовсе не имею в виду «вторую половину». Я говорю о друге, с которым можно поделиться. Который станет тебе как брат. О таком, как Марк.
Марк прекращает чинить лампы и улыбается мне.
– Это самое приятное, что я от тебя слышал.
– Дерьмо, – бормочу я, открываю «Мари Клер» и немедленно делаю вид, что поглощена рецензиями на фильмы.
Меня смущает такая откровенность.
– Я не хотела.
– Нет, хотела. И спасибо тебе. Мне приятно это слышать, и, если хочешь знать, я чувствую к тебе то же самое.
– Я – брат, которого у тебя никогда не было?
– Нет. Ты – противная маленькая сестренка, которую я никогда не хотел. Ой, – я луплю его по голове свернутым в трубочку «Мари Клер».
Потом он откидывается назад и задумчиво смотрит на меня.