Д. р. р. они всегда выходили в свет. Необязательно в дорогие места, но всегда в уютные ресторанчики с прекрасной кухней. Кафе в Хайгейте или местные итальянские рестораны в Хэмпстеде. Иногда Сэм готовила ужин. Крис возвращался домой, открывал входную дверь, и до него сразу же доносились чудесные ароматы домашней кухни.
Но самое лучшее было зайти на кухню и увидеть Сэм. При взгляде на нее он чувствовал себя любимым, желанным, чувствовал, что здесь его дом. Его мать отлично готовила, и еду он воспринимал как проявление любви.
Он считал их самой счастливой парой из всех своих знакомых, и гордился этим. Они не были идеальны, никогда, но он до сих пор смотрел на Сэм и видел девчонку, которая накинулась на него на вечеринке шесть лет назад; девчонку в сияющим взглядом и самоуверенной улыбкой; девчонку, на которой он захотел жениться на следующей же неделе после знакомства.
Сэм стала для него лучшим другом, и, более того, более страстной любовницы у него не было никогда. И она была его женой! Боже. О чем еще можно мечтать?
Но все это, с горечью размышляет он, вставляя ключ в замок, было д. р. р. Теперь он женат на орущей, истеричной, злобной стерве. Все время, пока он дома, он словно ступает по минному полю: один неверный шаг, и она начинает орать во всю глотку. Крис с нетерпением ждет, когда же можно будет пойти на работу.
Единственное светлое впечатление от пребывания дома – Джордж. Гениальный Джордж, думает Крис с улыбкой. Чудесный пухленький улыбающийся комочек. Плоть его плоти. Самое совершенное создание, которое он видел. Когда Крис заходит в комнату, глаза Джорджа загораются.
В субботу утром Крис сидит на диване, а Джордж спит у него на груди. Теплый, мягкий сверток, любовь в ее чистейшем проявлении. Более замечательного чувства он не испытывал за всю свою жизнь.
В те редкие минуты, когда Крис и Сэм все-таки близки, они сидят на кровати и улыбаются друг другу.
– Он такой красивый, правда? – шепчет Сэм, хлопая в ладоши и пытаясь сдержать эмоции.
– Я знаю. Он просто чудо, – Крис качает головой, не в силах поверить, что они создали такого идеально го ребенка.
– Чудо, – эхом отзывается она, и они смотрят друг на друга.
Их глаза переполнены слезами нежности к ребенку.
Иногда они смотрят друг на друга поверх колыбельки, стоя по обе стороны и любуясь Джорджем, который крепко спит, распластав ручки и ножки.
– Думаешь, другие родители любят своих детей так же крепко, как мы Джорджа? – шепотом произносит Сэм в уверенности, что ни одна мать не любит своего сына так сильно, как она.
– Не знаю, – шепотом отвечает Крис. – Но очень в этом сомневаюсь.
Джордж – само совершенство. А вот отношения Криса с Сэм далеки от идеала. Крис не уверен, в чем именно проблема, но проблема определенно существует. Он чувствует себя брошенным. Покинутым. Нежеланным. Понимает, что нехорошо испытывать эти эмоции, ведь Джордж стоит на первом месте, но ничего не может с собой поделать. Иногда все, что ему нужно, – всего лишь доброе слово, нежный взгляд, ласковый поцелуй, но вместо этого он наталкивается на злобу. Раздражение. Безразличие.
Крис делает все, что в его силах. Он предложил вставать вместе с Джорджем, и время от времени Сэм ему это позволяет, но ему не хватает сноровки, и она всегда появляется в дверях с раздраженным видом, и отнимает у него Джорджа. Крис бы пришел в ярость, но дело в том, что на руках у матери Джордж немедленно затихает.
Крис не только не способен утихомирить собственного сына, у него еще много чего не получается. Он не умеет правильно готовить молочную смесь (добавляет слишком много или слишком мало порошка); не может нагреть бутылочку до нужной температуры (у него получается или обжигающе горячая или слишком холодная); не умеет нормально поменять подгузник (застегивает недостаточно крепко); не может правильно накормить Джорджа («боже мой, Крис, это нужно делать быстрее, иначе он начнет орать»); не умеет купать ребенка («ты что, прилетел с Марса? На нашей планете так никто не делает!»).
Поэтому он даже не предлагает свою помощь. В ответ на это Сэм орет, что вынуждена в одиночку делать всю работу по дому. Ситуация безвыходная.
Но слава богу, сегодня дома хотя бы приятно пахнет. Как в старые добрые времена. Он узнает этот запах – так пахнет лук, тихонько обжаривающийся на мягком масле. Его сердце радуется – вдруг Сэм решила устроить ему сюрприз? Вдруг сегодня тот самый вечер, когда к нему вернется прежняя Сэм? Неужели она приготовила ему вкусный ужин? И между ними вновь промелькнет волшебная искорка, которая, казалось, погасла навсегда?
Он заходит на кухню. Сэм стоит у раковины и моет посуду.
– Привет, милая, – он целует ее в шею.
– Джордж спит?
– Ты же знаешь, что он ложится спать без пятнадцати семь. Где же ему еще быть?
Крис решает не обращать внимания на ее язвительный тон. Ему уже до смерти надоело ругаться. Ему только хочется, чтобы сегодняшний вечер был приятным.
– Он спит? Можно, я зайду к нему и пожелаю СПОКОЙНОЙ НОЧИ?
– Нет. Извини. Если он уже лег, сам знаешь, как будет себя вести. Он тебя увидит и начнет орать, как только ты уйдешь. Можешь разбудить его утром.
– Хорошо. Так я и сделаю. Твоя мама приедет завтра?
– Да, – кивает Сэм. – Сказала, что заберет его гулять на весь день.
– Хочешь сказать, что мы останемся вдвоем? Вместе? Наконец-то свобода?
– Да уж, – она улыбается, и на минуту Крису кажется, что прежняя Сэм снова с ним, что они все еще могут нормально общаться.
– Фантастика, правда? Чем займемся?
– Я-то знаю, чем бы мне хотелось заняться, – усмехается Крис, обнимая ее за талию, привлекая к себе и зарываясь носом ей в шею.
– О, Крис, – она раздраженно отталкивает его.
– Что значит «О, Крис»? Мы уже тысячу лет этим не занимались.
Сэм хочет возразить, что у них был секс на прошлой неделе, но она знает, что он ответит: для них, неделя – это и есть тысяча лет. Но у нее нет сил вступать в перепалку.
– О'кей, – неискренне отвечает она.
Ничего, завтра можно будет сослаться на головную боль или соврать, что у нее месячные.
– Кроме этого, что мы будем делать?
Крис отпускает ее и идет в прихожую, повесить пальто.
– А что мы обычно делали по воскресеньям д. р. р.?
– Господи. Я и не помню. А вообще, была ли жизнь Д-Д-Р?
– Не уверен, но я точно знаю, где-то есть фотографии, доказывающие, что была.
– И что же мы делали? Серьезно. Ходили по магазинам?
– Иногда, – соглашается он, вспоминая, как из редка они бродили по улицам и разглядывали антикварную мебель, которую никогда не смогли бы купить, а на пути домой заходили в одну из кондитерских на Голборн-Роуд выпить по капучино.
Хотя не так уж часто это и было. Если подумать, не чаще четырех раз в год.
– Гуляли в парке? – предлагает Крис.
– Не-а. Это уж точно нововведение времен после д. p. p. Мы часто говорили, что неплохо бы пойти в парк, но не припоминаю, чтобы хоть раз подняли задницу.
– М-да, в субботу утром находились более приятные занятия. Обычно мы валялись в постели после бурной ночки в пятницу.
– Это точно.
И тут Сэм вспоминает. Вспоминает, как просыпалась поздним утром и прижималась к Крису, покрывая его спину поцелуями, чтобы разбудить его. Вспоминает, как он поворачивался и обнимал ее тяжелой ото сна рукой. Так они лежали какое-то время, потом Крис медленно открывал глаза, притягивал ее к себе и целовал.
И они занимались сексом. Медленно, с удовольствием. После Крис принимал душ, а она запрыгивала в ванную. Потом они ехали в бар в Хайгейте обедать. Слонялись по деревне и после обеда обычно что-нибудь покупали: книги, мебель и еду. Часто с ними гуляли Марк с Джулией, и, хотя общение у них не ладилось, вчетвером им всегда было весело. Они так давно были знакомы, что стали одной семьей. Могли говорить о чем угодно, не сдерживаясь.