Странно, но меня не мучила совесть. Не грызли сожаления: мол, Сакура бы не умерла, если бы мы не договорились тогда встретиться. Я понимал, что это бессмысленно, а ещё — что не в этом дело.
Назовёт ли кто-нибудь моё хладнокровие бессердечием? Кто-нибудь?
Я скорбел по умершей.
Скорбел, но скорбь меня не ломала. Что говорить, печальная потеря. Но многих она опечалила сильнее, чем меня. Родителей, с которыми мне предстоит встреча, госпожу лучшую подругу, возможно, старосту. Думая о них, я не позволял себе всецело отдаваться скорби.
И потом, сколько ни огорчайся, Сакура не вернётся. Это очевидное заключение держало мою нервную систему в крепкой узде.
Я шёл под дождём. Миновал то место, где меня ударили.
Когда я приблизился к дому Сакуры, я почти что не нервничал. Самое большее — прикидывал, что делать, если там никого.
Подойдя во второй раз к дверям её дома, я без колебаний нажал кнопку домофона. Спустя короткое время мне ответили. Уже хорошо.
— Кто там? — послышался приглушённый женский голос.
Я назвал свою фамилию и сообщил, что я одноклассник Сакуры.
— А-а… — ответили мне и после короткого молчания продолжили: — Одну минуточку.
И повесили трубку.
Я ждал, стоя под дождём, и наконец ко мне вышла худая женщина. Судя по всему, мать Сакуры. За вычетом болезненного вида, она была очень на неё похожа. Поздоровавшись и весьма неловко улыбнувшись, она позволила мне войти. Я сложил зонт и вслед за ней прошёл в дом.
Когда за мной закрылась входная дверь, я низко поклонился:
— Простите, что явился без приглашения. В силу обстоятельств я не смог присутствовать на заупокойной службе и на похоронах. Позвольте мне хотя бы зажечь свечу в память о Сакуре.
Услышав мои слова, в которых ложь смешалась с правдой, мать Сакуры снова неловко улыбнулась:
— Ничего страшного. Я сегодня дома одна. И Сакура обрадуется!
Я хоть и подумал, где же это она будет мне радоваться, но, разумеется, ничего не сказал.
Наверное, мои чувства меня обманывали, но, когда я, разувшись, прошёл внутрь, дом показался мне более просторным и более холодным, чем в прошлый раз.
Меня провели в гостиную, где я прежде не был.
— Давай сперва помолимся.
Я кивнул, и мать Сакуры отвела меня в соседнюю комнату с застланным татами полом. Увидев обстановку комнаты, я почувствовал короткий, сильный толчок сердца, меня пошатнуло, но я удержался и, полагаю, вполне естественной походкой подошёл к уставленному всякой всячиной деревянному шкафчику.
Мать Сакуры первая опустилась на колени, достала с нижней полки спички и зажгла свечу.
— Сакура, к тебе пришёл твой друг! — обращаясь к стоявшему на полке портрету, тихо сказала она, но её голос канул в небытие, а до моих ушей долетел лишь его бесплотный отзвук.
По её знаку я сел на колени на лежащую на полу подушку.
Хотел я того или нет, прямо напротив фотографии Сакуры.
Запечатлевшей, как она улыбалась при жизни, — казалось, вот-вот раздастся её смех.
Мне этого не вынести…
Я отвёл глаза, извлёк высокую ноту из музыкального инструмента, названия которого не знал, и сложил ладони вместе.
Почему я не могу придумать ничего, о чём бы мне хотелось помолиться?
Когда ритуал закончился, я повернулся к сидевшей рядом со мной матери Сакуры. Сполз с подушки на пол. Мать посмотрела на меня с усталым видом и улыбнулась.
— Я кое-что одолжил у Сакуры. Вы не против, если я отдам это вам?
— Одолжил?.. Что же?
Я достал из сумки карманное издание «Маленького принца» и протянул ей. Похоже, предмет был ей знаком: взяв книгу, она на секунду прижала её к груди, а затем, словно подношение, положила рядом с портретом дочери.
— Я так тебе благодарна, что ты с ней дружил, — сказала она, почтительно кланяясь, и я смутился:
— Что вы, это я многим обязан Сакуре. Она всегда была полна сил, и рядом с ней мне и самому становилось легче.
— Да, сил у неё хватало…
Она запнулась, и я сообразил — ведь я для их семьи чужой, а значит, она считает, что мне неизвестно о заболевании Сакуры.
Я бы и не стал признаваться, но понял, что тогда не смогу объявить о главной цели своего визита.
Откровенно говоря, совестливая часть меня подсказывала, что сейчас не лучшее время для подобных разговоров, но я сразу же отправил её в нокдаун.
— Позвольте кое о чём вас попросить…
— Да?
Мать Сакуры смотрела на меня с нежной печалью. Я снова вырубил свою совесть метким ударом.
— Дело в том… Я знал о болезни вашей дочери.
— Что?..
Вполне ожидаемо, на её лице отразилось удивление.
— Она мне сказала. Понимаю, вы о таком и подумать не могли.
Потрясённая известием, мать Сакуры молча приложила руку ко рту. Так и есть, Сакура не сообщила родным, что рассказала о болезни кому-то ещё. Как я и предполагал. Она ведь несколько раз сталкивала меня со своей лучшей подругой, но делала всё, чтобы я не пересекался с её семьёй. Хотя неловко от этого было бы мне.
— Мы случайно встретились в больнице. Тогда она мне всё и рассказала. Правда, не понимаю зачем. — Пользуясь тем, что меня молча слушают, я продолжил: — Кроме меня, она не посвятила в свою тайну никого из одноклассников. Простите, что так внезапно вывалил это на вас. — И тут я обратился к сути своего сегодняшнего появления: — Честно признаться, я пришёл не только затем, чтобы почтить память Сакуры. Я надеялся, что вы покажете мне её дневник, который она вела с тех пор, как заболела.
Молчание.
— Её «Книгу жизни с болезнью»…
Эти слова стали последней каплей.
У матери Сакуры Ямаути, не отнимавшей руки ото рта, из глаз потекли слёзы. Она плакала очень тихо, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос.
Я не понимал, почему она плачет. Очевидно, ей было грустно, но неужели тот факт, что я знал о болезни её дочери, мог огорчить ещё больше? Слов сочувствия у меня не нашлось, и потому я ждал молча.
Слёзы ещё не успели высохнуть, когда мать Сакуры посмотрела мне прямо в глаза и объяснила, почему заплакала:
— Это ты…
В смысле?
— Наконец-то… Наконец-то… Как хорошо, что ты пришёл!..
Всё загадочней и загадочней. Я растерянно наблюдал за слезами, катящимися по её щекам.
— Подожди немного…
Она встала и куда-то отошла, исчезнув из виду. Оставшись один, я размышлял над значением её слёз и её слов. Но не надумал ничего путного.
Прежде чем у меня появилась дельная мысль, мать Сакуры вернулась в комнату. Со знакомым мне томиком в руке.
— Эту книгу?..
Всё ещё плача, она бережно положила книгу на татами и повернула ко мне. Именно её Сакура постоянно таскала с собой. Никому не показывая, что внутри, — за исключением одного случая.
— Да, это «Книга жизни с болезнью». Сакура сказала, это что-то вроде дневника, который она начала вести, когда заболела. Пока она была жива, я в него не заглядывал, но, по её же словам, после смерти о нём станет известно всем. Вам она что-нибудь говорила?
Мать Сакуры несколько раз молча кивнула. И каждый раз на её светлую юбку или на татами капали слёзы.
Я низко склонил голову и попросил:
— Могу я её прочитать?
— Да… Да, конечно!..
— Большое спасибо.
— Ведь Сакура оставила её тебе.
Моя рука, протянутая за книгой, замерла. Неосознанно, рефлекторно, я остановился и посмотрел на мать Сакуры.
— Что?..
Слёзы закапали чаще, и она начала объяснять:
— Она… так сказала. Попросила, чтобы… когда она умрёт… дневник передали одному человеку… И только ему… Тому, кто знает о её болезни… и знает название «Книга жизни с болезнью»…
Частые слёзы таяли в воздухе. Я мог только слушать. А Сакура с улыбкой наблюдала за нами обоими.
— Она сказала, он… Он трус… и, наверное, пропустит похороны… но обязательно придёт за книгой… А до тех пор… её нельзя показывать никому, кроме родных… Я точно запомнила её слова… Мне казалось, это произойдёт нескоро…
Чувства захлестнули женщину, она закрыла лицо руками и громко зарыдала. Я ошеломлённо молчал. Я помнил другое. Как это — Сакура оставила книгу мне?
В памяти промелькнули наши с ней разговоры.
Сквозь плач до меня донёсся голос:
— Спасибо… Спасибо тебе… Если бы не ты… Без тебя она бы… Она тебя…
Не в силах больше терпеть, я взял лежавшую передо мной книгу. Меня никто не остановил.