Я так хотел ей признаться. Что мне радостно и что мне тяжело.
Что не было веселее дней, чем те, что мы провели вместе.
Что я хотел, чтобы мы дольше не расставались.
Что я хотел, чтобы мы не расставались никогда.
Это невозможно, но вот бы ей рассказать.
Хотя бы из самодовольства, но пусть бы она меня выслушала.
Какая жалость.
Я больше ни в чём не смогу ей признаться.
Я больше ничего не смогу для неё сделать.
Она стольким со мной поделилась.
Глава 9
Я плакал. И плакал, и плакал.
Дал себе волю.
А когда я перестал — не намеренно, а утратив такую способность, — передо мной по-прежнему сидела, дожидаясь меня, мать Сакуры.
Я поднял голову, и она протянула мне голубой носовой платок. Я нерешительно его взял и, с трудом дыша, вытер слёзы.
— Забери себе. Это Сакуры. Ей будет приятно, если ты его возьмёшь.
— Большое… спасибо… — искренне поблагодарил я, промокнул платком глаза, нос и рот и спрятал его в карман.
Я снова сел на татами как положено, с прямой спиной. Как и у матери Сакуры, у меня теперь тоже покраснели глаза.
— Простите… что не сдержался…
Она тут же замотала головой:
— Всё хорошо. Дети, бывает, плачут. И с ней такое часто случалось. Плакса с самого детства! Но с того дня, как она повстречала тебя — это записано в дневнике — и вы начали проводить время вместе, она плакать перестала. Не совсем, конечно. Так что спасибо тебе. Ты подарил ей столько прекрасных мгновений.
Я, сдерживая вновь подступающие слёзы, покачал головой:
— Это она подарила их мне.
— Честно говоря, мы бы хотели как-нибудь пообедать с тобой вместе. Она ничего о тебе не рассказывала.
Видя её опечаленное лицо, я вновь содрогнулся.
Признав, что так и буду дрожать, я пересказал матери Сакуры некоторые свои воспоминания о её дочери. О том, чего не было в дневнике, — но, разумеется, умолчав о «Правде или действии» или о том, что мы спали в одной постели. Она слушала меня, время от времени кивая.
Пока я говорил, моё настроение понемногу поднималось. Драгоценные для меня радость и печаль оставались прежними, но мне казалось, что с них словно спадает лишняя шелуха.
И, по-моему, мать Сакуры выслушала эти воспоминания, чтобы мне помочь.
Под конец я попросил:
— Могу я как-нибудь прийти и помолиться ещё раз?
— Да, безусловно. Я обязательно познакомлю тебя с моими мужем и сыном. И ещё приглашу Кёко… правда, вы с ней, похоже, не очень ладите.
Она хихикнула точь-в-точь как Сакура.
— Всё верно. У неё достаточно причин меня ненавидеть.
— Когда-нибудь — если получится, ни в коем случае не заставляю — нам надо пообедать всем вместе: мы, ты и Кёко. Не только в знак благодарности. Вы оба были дороги Сакуре, и, если сумеете помириться, я тоже буду рада.
— Это больше зависит от неё, но буду иметь в виду.
Мы обменялись ещё несколькими словами, я пообещал как-нибудь зайти снова и поднялся на ноги. По настоянию матери Сакуры, «Книгу жизни с болезнью» я забрал с собой. От десяти тысяч иен, переданных моей мамой, она отказалась.
Мать Сакуры проводила меня до самой двери. Обувшись, я вновь её поблагодарил, а, когда дотронулся до ручки двери, остановился, потому что за спиной раздалось:
— Кстати, а как твоё имя?
Услышав этот простодушный вопрос, я обернулся и ответил:
— Харуки. Меня зовут Харуки Сига.
— Надо же! Как писателя?
Я удивился, а затем почувствовал, как губы растягиваются в улыбке.
— Да. Хотя и не знаю, которого вы имеете в виду.
Ещё раз поблагодарив и попрощавшись, я вышел из дома семьи Ямаути.
Дождь перестал.
Когда я пришёл домой, мама уже вернулась. Едва меня увидев, она сказала: «Ты молодец». Когда за ужином я увиделся с отцом, он похлопал меня по спине. Нельзя всё-таки относиться к родителям свысока.
После ужина, закрывшись в своей комнате, я перечитывал «Книгу жизни с болезнью» и размышлял. Трижды расплакавшись по ходу дела.
Я думал о том, что мне следует делать дальше. Что я могу сделать для неё, для её семьи и для себя.
Что я могу, получив во владение «Книгу жизни с болезнью».
В результате после девяти вечера я принял решение и приступил к его исполнению.
Вытащил лежавший в ящике стола отпечатанный лист бумаги и взял в руку мобильный телефон.
Глядя на бумагу, набрал номер, который не собирался набирать никогда в жизни.
Ночью мне приснилось, как я разговариваю с Сакурой, и я снова заплакал.
До кафе, где мы условились встретиться, я добрался после полудня.