Передаю тебе свои мысли — то, что только моё.
Прости меня. За то, о чём я сейчас думаю.
За то, о чём молюсь.
Ты меня знаешь, так что сперва позволь пожаловаться.
Всё оказалось непросто. Не настолько просто, как ты говорила и чувствовала.
Налаживать отношения с людьми совсем не так просто!
А по-честному — дико сложно.
У меня на это ушёл год. Впрочем, тут есть и моя вина.
Но я сделал выбор, и наконец я здесь. Хочу, чтобы ты меня за это похвалила.
Год назад я решил, что стану похожим на тебя.
Тем, кто способен признавать других. Тем, кто способен любить других.
Не знаю, получается у меня или нет, но, по крайней мере, выбор сделан.
Сейчас я и твоя лучшая подруга, она же мой первый в жизни друг, пойдём к тебе домой.
Я, правда, хотел бы, чтобы мы посидели втроём, но что поделать, это невозможно. Попробуем как-нибудь на небесах.
Почему мы вдвоём идём в дом, где нет тебя? Чтобы исполнить обещание, которое я в тот день дал твоей матери.
Я слишком с этим затянул? Вот и Кёко так сказала.
Выслушай же моё оправдание. Поскольку я жил сама знаешь какой жизнью, я не знал, например, по каким критериям определяется, кто твой друг.
Я считал, что мы с Кёко должны появиться в твоём доме в качестве друзей.
И основывался на её отношениях с тобой и со мной, потому что не знал других.
С того дня, как она сказала, что меня не простит, мы понемногу, просто крошечными шажками, прошли по дороге к дружбе. Я шёл по ней впервые, шаткой походкой, но Кёко, несмотря на свою обычную горячность, терпеливо меня ждала, и я безмерно ей благодарен. Ещё бы, она ведь твоя лучшая подруга. Ей, разумеется, я об этом не скажу.
И наконец, не так давно мы с ней съездили туда же, куда ездили с тобой год назад, — правда, вернулись в тот же день. Тогда я впервые сказал Кёко о моём обещании твоей матери. А она разозлилась: мол, что ж ты раньше не сказал?
Такой вот вспыльчивый у меня друг.
Моё подношение тебе — купленный там гостинец.
Его сделали из слив, собранных на том месте, где обитает бог учёбы.
Тебе пока только восемнадцать лет, но в порядке исключения — разрешаю. Пробу я снял, вкус отменный.
Буду рад, если тебе понравится.
Кёко в полном порядке. Ты, наверное, и так знаешь?
Я тоже в порядке. В куда большем порядке, чем до встречи с тобой.
Когда ты умерла, я решил так: я жил для того, чтобы встретить тебя.
И не мог поверить, что ты жила для того, чтобы стать нужной мне.
Но сейчас я думаю иначе.
Я верю, что мы жили, чтобы быть вместе.
Нас самих нам было недостаточно.
И мы жили, чтобы дополнять друг друга.
Такие вот у меня мысли.
И потому, лишившись тебя, я должен научиться стоять на своих ногах.
Мне кажется, я смогу — ради нас, что стали когда-то одним целым.
Я ещё приду! Не знаю, что происходит с душой после смерти, поэтому повторю свой рассказ у тебя дома, перед твоей фотографией. Если ты меня не услышишь — расскажу, когда сам попаду на небеса.
Ну, пока.
…
Ах да, вот ещё что. Я ещё не сказал, что обманул тебя.
В «Книге жизни с болезнью» ты призналась, как плакала, как думала обо мне и как врала, и будет честно, если я тоже признаюсь.
Идёт?
Я как-то рассказал тебе о своей первой любви, но это враньё.
Помнишь, о девушке, которая всегда добавляла «сан»? Наглая ложь, я всё выдумал.
Тебя эта история так впечатлила, что я не смог признаться в обмане.
Что же было правдой? Об этом — при нашей следующей встрече.
Если вновь появится девушка, похожая на мою настоящую первую любовь…
Возможно, на этот раз лучше будет съесть её поджелудочную.
Под лучами неизменно беспощадного солнца мы спускались по сверкающей белой лестнице.
Шагавшая впереди Кёко, раскачивая висевшую на плече спортивную сумку, что-то напевала себе под нос.
Я поравнялся со своим другом, пребывающим в превосходном настроении, и попытался ей подпеть.
Смущённая Кёко с силой ударила меня по плечу.
Засмеявшись, я задрал голову вверх и без утайки произнёс то, о чём думал:
— Будем же счастливы.
— Ты что, признаёшься мне в любви? Возвращаясь от могилы Сакуры? Как ты низок!
— Нет, конечно. Я в широком смысле. К тому же, в отличие от кое-кого, я предпочитаю более женственных девушек, чем ты, — хитро засмеялся я, поддразнивая Кёко — не желавшую меня когда-то прощать, но всё же простившую.
И тут же сообразил, что сболтнул лишнего. Но было поздно — Кёко, символизируя собой вопросительный знак, недоумённо склонила голову набок:
— В отличие от кого?