Вхожу в кабинет матери и вдыхаю запах влажной земли и цветущих хрен‑пойми‑кого. Никогда не мог запомнить названия этих зеленых уродцев. Мать обожает комнатные цветы, а вот мы с братом их терпеть не можем. Сколько себя помню, указ полить все цветы в доме был самым страшным наказанием, потому что там их столько…
Можно было весь день этим заниматься, таская за собой стремянку, три ведра воды разной температуры и пульверизатор. «Цветы — тоже мои дети и, в отличие от вас — оболтусов, они меня не расстраивают». Собственно, кабинет Маргариты Ивановны Белецкой больше похож на клумбу, посреди которой стоит стол.
— Присядь, Стас, — звучит спокойный голос за моей спиной, но ей меня не обмануть.
Разговор будет не просто будничным.
Сажусь на стул с высокой спинкой и тут же отодвигаюсь от монстра, что стоит на краю стола и так и норовит дотянуться до меня своими колючками. Мама занимает кресло напротив и насмешливо приподнимает тонкую накрашенную бровь, как бы намекая, что я правильно все понял. Она не в настроении. Одно неловкое движение, и мне придется потратить вечер на то, чтобы выковырять из своего лица кактус.
— Ничего не хочешь сказать мне? — начинает Маргарита Ивановна, включая педагога.
— Мам, давай без психологических штучек, — вздыхаю.
— Я просила тебя поприсутствовать у Леси на репетиции, чтобы подыскать партнершу, а не для того, чтобы ты снова довел бедную девочку до слез.
— Я сказал правду, — чувствую себя попугаем.
Долго мне еще это повторять?
— А тебя о ней кто‑то просил? — парирует мать.
Сверлим друг друга взглядом. Никто не собирается прерывать схватку, и мама хорошо это знает. Как и то, что характером я точно пошел не в отца. Вячеслав Святославович Белецкий уже бы давно опустил голову с фразой «ты права, милая», Влад, скорее всего тоже, но не я.
— Я имею право на собственное мнение.
— Да, если ты компетентен и объективен в вопросе. Минусы по обоим пунктам, Стас.
— Хочешь сказать, я плохой танцор?
— Хочу сказать, что ты не хореограф, не тренер и не учитель.
— Но я видел перед собой лучшие примеры, — растягиваю губы в улыбке, потому в глазах матери появляется яркий огонек. Она мой главный учитель, а еще она женщина, которая любит комплименты. — А Леся начала нести такую…
— И ты жаловаться будешь, — мать тяжело вздыхает и упирается подбородком в ладонь, вколачивая локоть в стол. — Может, в роддоме что‑то напутали и у меня все‑таки две дочки. Так я вам обоим платьица и бантики куплю.
Стыд ощущается красными пятнами на лице и шее. Отстой. Смотрю на кактус и всерьез подумываю самому долбануться об него мордой. Я ведь реально только что собирался ныть ей о том, как я прав, а все остальные не правы.
— Стас…
— Мы сами разберемся, мам. Я тебя услышал, — произношу спокойно и серьезно впервые за сегодняшний день.
Поднимаюсь с места, мечтая свалить уже отсюда скорее, но стук ногтя по столешнице заставляет остановиться.
— Мы еще не закончили, — Маргарита Ивановна взглядом указывает, чтобы я вновь занял свое место.
Конечно не закончили. Усаживаюсь обратно на стул в ожидании приговора. Из этого кабинета можно выйти только с грамотой в руках, либо с листком наказания. По‑другому никак.
— Ты выбрал себе партнершу для новогоднего концерта?
— Мам, у меня есть партнерша. И не одна, — снова включаю режим попугайчик‑Стас.
Понятия не имею почему родительница так загорелась идеей увидеть меня в паре с новичком, но уже целый месяц я слышу только об этом. А ведь у меня действительно есть на примете пара хороших девчонок из нашей прошлой команды, которые смогут станцевать со мной практически все, что угодно. Так зачем заморачиваться?
— Нет‑нет, — качает головой. — Мы уже говорили, это должна быть просто девушка, а не твои роботы, которые не вылезают из танц‑классов с тех пор, как научились ходить.
— Но я ведь такой же робот, — развожу руками, как бы подтверждая очевидное.
— Именно! Поэтому, я и хочу увидеть тебя в паре с человеком.
— Ты что‑то недоговариваешь…
— Ты можешь хоть раз просто довериться матери?! — в глазах Маргариты Ивановны просматриваются слезы, а в голосе дрожь, словно я действительно обидел ее.
— Ты отлично играешь, мам, но я не папа. На меня это не действует, — произношу и вижу на ее лице зеркальное отражение моей собственной усмешки.