Таких совпадений не бывает!
Сейчас бы чашечку крепкого, ароматного… водки. Ледяной и можно прямо к голове. Горячая волна поднимается прямиком к лицу, обжигает щеки, шею, опаляет жаром грудную клетку. Ненавижу эти предпанические состояния. Маленькая Яна внутри меня колотит ножками по луже, которую сама же напрудила, и наотрез отказывается участвовать в карнавале позора, который сейчас произойдет.
Хорошо, что взрослая Яна научилась держать лицо и знает, что бегство – удел слабаков. А больше позора я ненавижу только трусость. Так что глубоко выдыхаю, поправляя серебряные кольца на пальцах – мои современные четки – и делаю решительные шаги к кабинету Дьявола. Он же взрослый человек, может оставить личное – личным. На мои деловые качества тот нелепый инцидент никак не влияет!
Его жесткое лицо с идеальными чертами плохиша из комиксов и черные – черные глаза не становятся для меня сюрпризом, я же подготовилась морально примерно тридцать секунд назад. Но все равно сбивают с ног. Я спотыкаясь о него взглядом, а потом и ногой о собственную ногу. Цепляюсь за идущего рядом Артема, каким-то неведомым образом ставлю ему подножку и вот, секунду спустя, мы грудой костей и нецензурных слов валимся на пол.
А ещё говорят, нельзя дважды произвести первое впечатление – пожалуйста, получите, распишитесь. Два страйка и оба с участием полуночного незнакомца. Ж̶а̶л̶ь (перечеркнули и забыли) хорошо, что в этот раз я лежу не на нем. Плохо, что кофточка задралась и светит белым лифоном.
Отталкиваюсь от лодыжек Артема (и как мы в такой странной позе очутились) и поднимаю взгляд вверх.
Не видать мне этой работы. Не видать!
Черные глаза прожигают дыру у меня на груди. А, да, неоновый белый слепит, даже среди бела дня, когда он упаковывает бодрую двоечку. Свожу непослушными пальцами края любимой шифоновой блузки, что так не вовремя решила показать свою непрактичность, и не отрываю глаз от черной бездны. Бездна всматривается в ответ.
Секунды страшного напряжения тикают в голове, распространяя жгучие импульсы по нервам. Как никогда хочется бежать на Гоа к бывшему начальнику и просить пристанища беженцам. Вот бы там не было экстрадиции в Россию!
Минуту прискорбного молчания, сопровождающего в последний путь мои шансы на работу, прерывает громкий смех Артема. Он принимает вертикальное положение и заливисто гогочет, заставляя нас с Дьяволом отмереть.
– Спорю, это самое эффектное появление в твоём кабинете, да, Арт? – сквозь хохот спрашивает мой спутник.
Высокий темноволосый Артур Дмитриевич не удостаивает его ответом, лишь прищуривается, отрывается от стола и шагает к нам.
– Умница, красавица, спортсменка, комсомолка? – спрашивает он у брата, без единой тени улыбки, смотря прямо на меня.
А я что? Самое худшее уже произошло, строить из себя агнца божьего уже смысла не имеет, так что отклеиваю язык от неба и произношу:
– Просто умница. И можно по имени, – протягиваю руку, как видела в модном феминистском западном кино. – Яна Скворцова.
Он опускает свой взгляд на протянутую мной, подобно оливковой ветви, ладонь, слегка кривит уголок губ и протягивает свою в ответ.
Ладонь у Дьявола подстать взгляду – горячая и сильная. И от трехсекундного пожатия сердце подпрыгивает в груди, как пельмешек в кипятке.
Не хорошо. Мне не нравится.
Глава 4. Из кастрюли на выход
Яна
Меня всегда мучил вопрос: почему раков кидают в кипяток живыми?
Это же ужасная, мучительная, совершенно не гуманная смерть! Они страшно пищат, карабкаются вверх по гладким стенкам кастрюли в надежде на спасение, топят собратьев, чтоб добраться до крышки.
Примерно так же я чувствую себя сейчас под этим пристальным нечеловеческим взглядом. Слегка ерзаю в кресле, пытаясь найти наиболее удобную позицию, чтобы замереть в ней на последующие тягостные минуты. И ужасно хочу потопить Артема, а самой выбраться из этой кастрюли.
Но коварный супермен бросил меня на растерзание своему брату из преисподней практически сразу, как мы вошли. Посмеялся, пошутил и смылся, едва кончилось то неловкое рукопожатие.
Ты теряешь очки, Кларк Кент. Уже лишился лазеров из глаз.
– Итак, – тихо и, чего уж скрывать, пугающе произносит Артур Дмитриевич.
– Да-а-а… – изо всех сил изображаю раскаяние. – Извините. Я не хотела. Вообще-то я адекватная… – воздуха хватает только на эту избитую фразу.
Кажется, последнее время она у меня вместо приветствия, прощания и утренней мантры. Продолжай, Скворцова, глядишь, станет правдой. Как там говорят, то, что до тридцати кажется просто странным, после превращается в шизофрению? Разговоры с самой собой считаются? А исполнение дурацких гаданий ради потехи семьи?