— Что-то в желудке сделалось просторно, — пожаловался я, когда мы сошли с электрички. — Самое время перекусить.
— Угостите его конфеткой, — посоветовал Миша.
— Хотелось бы чего-нибудь более весомого, — затосковал я.
— Не свиной ли тушенки? — намекнул Миша.
— Неплохая мысль, — блаженно улыбнулся я.
— Остановку, как намечено, сделаем через час, — отрезал Миша.
И мы углубились в лес. Тушенка пересчитывала мне позвонки. Где-то в районе десятого позвонка я сложился пополам. Выглядеть стал более компактно, но обзор местности ухудшился. Стаська шел впереди, как поводырь. Время от времени он чем-нибудь восхищался.
То его изумляла пеночка.
— Какая неповторимая трель! — верещал он, разглядывая пеночку в бинокль. — А с виду невзрачный комочек из перьев.
— Взвалить бы на нее рюкзак, — ворчал я, — по-другому запела бы. А налегке каждый может горло драть.
Или же Стаське попадалась на глаза лягушка.
— Если присмотреться — элегантнее создание, — рассуждал он. — Прыгает, как балерина.
— Без тушенки, вот и прыгает, — задыхался я. — А взвали на нее одну баночку — и конец балету.
Местность оказалась пересеченной. Мы то взбирались на холмы, то спускались с них. При восхождении рюкзак тянул меня назад, при спуске — придавал ускорение, и я, царапаясь о ветки, стремительно падал на руки заботливого Стаськи.
Иногда попадались речки. С бревнами вместо мостов. Я перебирался ползком, а если повисал вниз головой, меня подтягивали к берегу вместе с бревном.
Рюкзак тяжелел. Вскоре я ковылял на четвереньках, напоминая одногорбого микроверблюда. Кончилось тем, что я распластался на земле.
— Немедленно выньте меня из-под мешка, — потребовал я от склонившихся надо мной туристов. — Я вернусь на станцию.
— Уже привал, — сказал Стаська и освободил меня от рюкзака.
Разожгли костер. Сварили лапшу, бросили в нее, к моей великой радости, тушенку. Протянули миску с дымящейся едой.
Я с остервенением набросился на ненавистные мне консервы. Съел одну миску, расправился со второй, с третьей…
По всему телу разлилось тепло. Я лег на траву и погрузился в сладкую дрему. Мстительное чувство к тушенке постепенно утихало…
КАПИТУЛЯЦИЯ
Я лежал на софе и курил. Сверху послышался едва различимый стук.
Неужели они не понимают, подумал я, что их пол является с обратной стороны моим потолком? Стучат по своему полу, а одновременно бухают по моему потолку. Возмутительно! Нужно тоже постучать. А то подумают, будто я испугался.
Я взял швабру и предупредительно постучал в потолок. В ответ постучали несколько погромче. Я не остался в долгу.
Наверху остервенело заплясали.
Плясать на потолке я не мог. Раскрыл философский словарь, забрался на шкаф и продекламировал соседям статью «Всеобщая связь явлений».
Наверху раздался продолжительный звонок: соседи завели будильник.
Мне ничего не оставалось, как включить электробритву «Нева» и с помощью швабры приблизить ее к потолку.
Наверху забегали в поисках ответной меры. Наконец я услышал издевательское: «Тишина за Рогожской заставою…» Пластинку поставили..
Я тоже перешел на лирику и завел «Спят курганы темные…»
После лирической передышки соседи начали швырять на пол металлическую посуду.
Я взял на вооружение пылесос, подвесив его к люстре.
Надо мной запели «Эй, ухнем!». В два голоса.
Я включил на всю громкость радио.
В ответ наверху залаяла собака.
У меня собаки нет. Пришлось лаять самому. Я делал это с большим энтузиазмом, чем соседская собака. И вскоре ее сняли с повестки дня. Как не справившуюся с поставленной задачей.
Наступило затишье.
Я стоял на шкафу, приложив ухо к потолку. Внезапно раздался оглушительный треск, и я свалился вниз. Наверху затарахтел мотоцикл.
Я заметался по комнате в поисках контрмеры. Ничего подходящего под рукой не оказалось. Я схватил магнитофон и побежал на ближайшее строительство. Здесь быстренько записал шум, сопровождающий забивание свай.
Этого соседи не ожидали. Грохот мотоцикла потонул в прекрасных звуках современного индустриального ритма.
Вскоре они капитулировали, помахав перед моим окном махровым полотенцем.