Розыски в подземелье продолжались, граф Девьер исчез. В просторной кухне подземелья нашли человек десять хорошо вооруженных холопов, но все были мертвецки пьяны.
Первую графиню принесли наверх.
— Где мои дети? Покажите мне детей, — воскликнула она и начала бредить.
Соседние помещики были извещены и прислали на подмогу своих дворников.
Весь дом графа был оцеплен. Испуганный воевода не знал, что делать, но, по настоянию окружающих, принужден был вытребовать из Воронежа отряд.
Графиня Елизавета, первая жена графа Девьера, была перенесена в покои Елены.
Елена теряла все: имя, положение, и что особенно было для нее мучительно, — ее годовалый сын Михаил становился незаконным.
Что ожидало их в будущем?
Но Елена, несмотря на свое личное горе, ухаживала за Елизаветой. Было очевидно, что графиня умирала. Никакие усилия лекаря, вызванного из Воронежа, не могли вдохнуть жизнь в ее истощенное тело.
Она пришла в себя, потребовала к себе детей, девятилетнего Александра и восьмилетнего Петра, и не отпускала их от себя. Испуганные дети с любопытством смотрели на измученную женщину, которая была их матерью.
Графиня успела дать показание и рассказала свою печальную историю. Ничего нового к тому, что было ясно всем, она не могла прибавить. Только одно, в связи с показанием Насти, обращало на себя внимание. Умирающая сказала, что граф Михаил ревновал ее к Воропаеву.
На третий день, к вечеру, благословив детей, попрощалась со всеми окружающими, причастилась и умерла.
В тот же день в доме появился граф Михаил.
Со своей обычной, жесткой и холодной усмешкой, он отдавал приказания.
Но было это недолго. Соседи заставили воеводу арестовать графа. С сердечным трепетом тот повиновался, и все же не посмел отправить графа в город в острог. К дверям его комнаты приставили только солдата.
Между тем, при осмотре девьеровских подземелий нашли целые склады награбленных сокровищ, серебряной и золотой посуды, ценных камней и золотой монеты. В пещерах стояли лошади. В темницах нашли прикованных к стене дворовых графа, измученных, искалеченных, и среди них был воропаевский дворецкий Антип.
Негодование и возмущение помещиков и крестьян было так велико, что воевода перетрусил. Он боялся, что крестьяне сожгут усадьбу Девьера.
Сам старик Воропаев лично отправился в Петербург к императрице.
Неизвестно, на что надеялся граф Михаил, но он не падал духом. Владимир быль очень сдержан по отношению к Елене, как и она к нему. Но все его существо трепетало от радости при мысли, что она свободна.
Радунцев со смертью графини снова впал в слабоумие, и от него ничего нельзя было добиться.
Через три недели вернулся Воропаев с именным указом императрицы. Дело это глубоко возмутило Елизавету, и она отдала строгий приказ воеводе: «Наикрепчайше в железах доставить онаго злодея в Санкт-Петербург».
А за смертью первой жены графа поведено было признать Елену законной женой и сына Михаила рожденным в браке[11].
Граф упал духом.
Указ пришел в полдень; на другой день на раннее утро был уже назначен отъезд. Граф умолял воеводу до отъезда не заковывать его. Воевода, помня его прежние щедроты или, может быть, воспользовавшись новыми, согласился. Поздно вечером граф пригласил для последних распоряжений своего доверенного приказчика Савелия, ближайшего к себе человека и молочного брата.
Часовой, стоявший у двери, слышал оживленный шепот. Потом все стихло. Была уже ночь. Часовой задремал, прислонясь к притолоке. Вдруг в комнатах графа раздался гулкий выстрел, и из дверей с громким криком, закрывая лицо руками, выскочил Савелий:
— Помогите! Помогите! — кричал он. — Убился боярин, убился!..
И он пробежал мимо часового.
Когда же сбежавшиеся на выстрел и крики люди, во главе с Владимиром, вломились в комнату графа, они нашли его на широком турецком диване.
Он лежал на спине, свесив одну руку, сжимая в другой большой пистолет. Вся голова его была раздроблена и снесена от самой нижней челюсти. Лица не было видно. Граф выстрелил себе в рот. Стали искать Савелия, но его и след простыл, что не особенно всех удивило. Савелий сильно был замешан в преступлениях графа и скрылся, боясь суда.
О смерти графа было донесено в Петербург, и дело об его разбоях было прекращено.
Графа торжественно похоронили в родовом склепе, рядом с его первой женой, тело которой было положено в тот же гроб, в котором семь лет назад он кощунственно похоронил, вместо жены, вязанку дров.
Потрясенная графиня Елена приходила в себя. Пережитое все дальше и дальше отходило от нее и все ярче светилось, озаряя ее, счастливое будущее.
Владимир часто бывал у нее и все были убеждены, что, когда минет срок траура, молодая вдова выйдет за Воропаева.
Старик Воропаев благосклонно смотрел на их любовь с тех пор, как Елена стала «законной» вдовой графа.
В усадьбе все повеселели.
Да и губерния вздохнула свободнее. Дороги вновь стали безопасны, разбои, грабежи, похищения девушек прекратились.
Владимир решил ехать в Петербург и просить у императрицы полный абшид[12]. Графиня Елена была очень опечалена разлукой, но утешалась мыслью о скором свидании.
Накануне отъезда Владимир засиделся у Елены. Молодым людям не хотелось расставаться.
Был уже июль месяц. Ночи стояли душные, ароматные. Владимир и Елена долго, рука с рукой бродили по саду, опьяненные негой ночи, своей молодостью, своей любовью…
Но все же ехать было надо, и у веранды дома давно уже ждал Ивашка с оседланным конем.
На прощанье, крепко обнимая Владимира, Елена расплакалась.
— Не плачь, моя радость, — успокаивал он ее, — месяц, много два, я вернусь, и уже никогда, никогда не оставлю тебя.
— Я боюсь без тебя, я боюсь без тебя, — шептала графиня, крепко прижимаясь к нему, — я боюсь этого страшного дома. Мне все кажется, что по ночам бродит он, и все ищет чего-то, — и она вся дрожала, озираясь кругом.
— Скоро я увезу тебя навсегда отсюда.
Владимиру удалось успокоить ее. Заплаканная, но улыбающаяся, она в последний раз поцеловала и перекрестила его.
И, свесясь за перила веранды, она напряженным слухом долго ловила удаляющийся топот коня.
Все затихло. Графиня постояла несколько минут и тихо направилась к двери.
Темная тень преградила ей путь. Она вскрикнула.
— Не кричи, Елена, — произнес знакомый ей насмешливый голос…
— Господи! Господи! Сгинь, сатана! Пропади, наваждение лукавого! — прошептала обезумевшая графиня.
— Я не тень, не наваждение, — прозвучал словно издали металлический голос, — я действительно твой муж, граф Михаил, которого ты так оплакиваешь.
Елена увидела, что перед ней живой человек, но ее ум никак не мог помириться с этим.
— Радуйся же, верная жена, — продолжал граф, и его голос звучал уже нескрываемой угрозой. — Дети! несмышленые дети! Я жив назло вам! Я застрелил Савелия, нарядив его в свое платье! А вы так обрадовались, что даже не сомневались! Вы даже не посмотрели на его руки! Разве у него такие руки?
Граф протянул свои бледные узкие руки с длинными, тонкими пальцами.
— А, — продолжал он, — вы думали, — он умер, а мы будем наслаждаться его именем, его деньгами, любовью, молодостью, всеми радостями жизни, ради которых я погубил свою душу! А вы, не продав души дьяволу, хотите взять все! Да если бы я на самом деле умер и вы меня похоронили вон там под горой, — я бы все-таки встал из своей могилы и пришел бы к вам и задушил бы вас собственными руками!..
Он был страшно бледен, глаза его сверкали.
Елена вся застыла, не имея силы произнести ни слова. Но мысль о любимом человеке, о погибших надеждах, страстная ненависть к этому человеку, кровавым призраком вставшим из могилы, вдруг охватили ее.
Подняв руки, она громко закричала:
— Так будь же ты проклят! проклят! проклят!..
11
Он впоследствии был женат на своей двоюродной сестре Софии Херасковой, племяннице известного поэта. Ее мать была родной сестрой графа Девьера (
