Жанна усмехнулась. Ей нравилось, что эта девушка, которую раньше Тофик презрительно называл тупой колхозницей, так быстро расширяет свой кругозор, набирается опыта, умеет связно облекать свои мысли в правильные выражения. И что при этом не называет вещи своими именами. Вообще-то Жанна, как раз, всегда была против лицемерия, но в данном случае, в свете её собственных неприглядных поступков, её устраивали слова Насти. Они успокаивали и не заставляли чувствовать её предательницей, лживой насквозь. Она прекрасно понимала, что на самом деле предавала Резника, человека, который привязался к ней и полюбил её. Иногда Жанне хотелось рассказать ему обо всём. Он должен был найти выход из создавшейся ситуации, возможно, они вдвоём обманули бы Шахида. Но это было невозможно. На кону стояла Полина, а дочерью Жанна не была намерена рисковать ни в коем случае. Настя, кажется, догадывалась, как тяжело на сердце у подруги, и эту болезненную и щекотливую тему старалась не затрагивать. А если и вспоминала о ней, то только в таких вот обтекаемых и тактичных выражениях.
— Ну, давай выпьем, — провозгласила Жанна, поднимая бокал с вином. — Понравится ли это Тофику или нет, но ты — будущая мать, и это чудесно!
Настя с удовольствием приложилась к своему бокалу. С каждой минутой крепла её уверенность в том, что Тофик будет в восторге от предстоящего отцовства.
— Антон, зайди ко мне, — прошуршал сквозь офисную АТС голос Резника.
Антон немедленно поднялся и направился к лифту. Кабинет Анатолия Максимовича находился этажом выше, но, стремясь показать своё бескрайнее внимание и уважение, Антон всегда пользовался лифтом для достижения этой цели. Если он поднимется по лестнице, на это уйдёт несколько лишних минут. А муж его матери очень ценил быстроту ответной реакции нынешнего начальника юридического отдела. По крайней мере, Антон на это надеялся.
Но вышло всё совсем наоборот.
— Антон, ты знаешь, с каким уважением и доверием я к тебе отношусь, — начал Резник, едва нижняя часть туловища Антона соприкоснулась с мягким сидением кресла, обитого велюром. Антон всегда скептически улыбался, вспоминая этот «велюровый» кабинет главы «Теллурики». Но сейчас ему было не до смеха. Если пригласивший вас на встречу человек начинает разговор с ваших заслуг и своего отношения к вам, значит, дело швах. Антон напрягся. Внешне это выразилось только в его более крепком обхвате ручек велюрового кресла, но Резник ничего не заметил.
— Ты отлично работал, я очень доволен твоей деятельностью, — продолжал Резник, снимая очки и протирая их какой-то тряпчонкой, лежащей тут же, на столе.
— Не тяните, Анатолий Максимович, — вырвалось у нервничающего Антона, — приступайте сразу к делу. Вы хотите меня уволить?
— Нет, — удивлённо взглянул на него Резник, — и не думал об этом! Ты хороший работник, Антон, и я этому рад. А хороших работников я не увольняю.
Антон чуть расслабился, его пальцы соскользнули с подлокотников кресла, и безвольно повисли по бокам, пока он не вернул руки в привычное положение.
— Я не собираюсь тебя увольнять, — повторил Резник, — но ты помнишь, с каким условием ты стал начальником юридического отдела?
Антон лихорадочно принялся вспоминать. Что он не так сделал, что? Он же следил за каждым своим шагом, ни одна бумажка не прошла мимо него, ни одно дело! Он страшно выматывался на работе, но зато был в курсе всех событий, до мельчайших подробностей. Так в чём же его ошибка, где он оступился?
— Я с самого начала тебе сказал, что отстранение Павла — временная мера. Он допустил промах, и я должен был его наказать. Так же, как наказал бы любого другого, находящегося на этой должности. Но теперь прошло время, и я хочу, чтобы Павел вернулся на это место.
Антон с ненавистью смотрел в лицо Резника. Вот как! Значит, ради родного сыночка его, Антона, можно швырнуть с начальственного поста снова вниз, на место рядового сотрудника! Эти олигархи считают, что все люди вокруг них — игрушки, с которыми можно обращаться соответственно. Сегодня у тебя хорошее настроение, и твоя игрушка — кукла или машинка — чистенькая, одетая в нарядное платьице или отмытая после песочницы. И ты с ней играешь. А завтра тебе всё разонравилась, и вот машинка вообще оставлена в той же песочнице, а кукла валяется на полу с оторванной рукой или ногой.
Антон еле сдержался, чтобы не закричать на Резника, чтобы не нахамить ему и не высказать всё это ему в лицо. Но он тоже играл во взрослые игрушки, и уже давно научился сдерживать себя, лицемерить, говорить в лицо одно, а за спиной — другое, научился плести паутину интриг, а также лгать. И поэтому заставил себя ответить. И сказать именно то, чего от него ждал Резник.
— Это, конечно, несколько неожиданно, — вкрадчиво заявил Антон, — но я действительно вспомнил, что вы предупреждали меня о кратковременности моего повышения. Когда мне освобождать кабинет?
— Ну погоди, куда ты торопишься? — миролюбиво улыбнулся Резник. — Я же не требую от тебя, чтобы ты немедленно убрался из кабинета! Вот разберёшься с делами, закончишь начатое, и тогда…
— У меня всегда все дела в порядке, — отчеканил Антон.
Пусть Резник знает, кого теряет.
— И я могу освободить кабинет в любое удобное для вас время, хоть сейчас же! Павлу не надо будет тратить много времени на то, чтобы разобраться с делами, потому что незаконченные процессы я сам доведу до конца, а всё остальное у меня в идеальном порядке, — добавил он.
Резник с уважением взглянул на Антона и снова нацепил очки.
— Ну что-ж, я рад, что мы друг друга поняли. Но, Антоша, не сердись. И ни в коей мере не считай, что мои слова вызваны твоей профнепригодностью. Напротив, подчёркиваю, я очень доволен тем, как ты работаешь. Возможно, я подумаю о твоём переводе в другой отдел, в котором ты принесёшь больше пользы. Но моё предложение вызвано беспокойством за здоровье сына. Как отец, я не могу наблюдать, как Павел снова пустил свою жизнь по течению, а сам с удовольствием следит за тем, как его кораблик плывёт по волнам. Но ведь это сегодня — штиль, а завтра и до шторма недалеко! Я не могу спокойно смотреть, как он губит себя. Ты же знаешь, сколько он выпивает за день?
— Я за ним не слежу, — равнодушно ответил Антон. — Мне кажется, что взрослый мужчина должен сам приводить свою жизнь в порядок. А алкоголизм Павла — это проявление слабости.
Внутри он кипел от злости. Но был вынужден следить, чтобы внешне сохранять полное спокойствие.
— Да, ты прав, — удручённо заметил олигарх. — И мне жаль, что у Павла с этим проблемы. Что поделаешь, нравится мне это или нет, он — мой сын. Поэтому я хочу попросить его снова вернуться в Теллурику. Надеюсь, это мобилизует Павла, заставит держать себя в руках. Я не могу смотреть, как мой сын медленно погибает.
Антон снова едва удержался, чтобы не бросить в лицо Резнику готовые сорваться у него с языка слова о том, что Анатолий Максимович ничем не отличается от других людей, тех, что считают себя властелинами мира. Ради своего сына он готов поступиться принципами, готов убрать человека, работавшего как проклятый на благо холдинга, лишь бы его сыночек был при деле.
Антон поднялся, дав понять Резнику, что разговор окончен, и что он не желает и дальше слушать про бедного, несчастного Павлика, находящегося несколько месяцев в опале, а теперь снова горящего желанием вернуться к делам.
— Я всё понял, Анатолий Максимович, — сообщил Антон. — Павел может приступить к работе хоть завтра. Я сегодня же покину кабинет.
— Не торопись, Антон, — поморщился Резник. — Извини, я был слишком резок с тобой. Мне бы хотелось, чтобы наш разговор проходил совсем по-другому.
— Не волнуйтесь, со мной всё в порядке, — сухо ответил Антон. — Встретимся вечером, у вас дома.
Он специально подчеркнул это — «у вас дома». Резник всё прекрасно понял. Уходя, Антон краем глаза отметил, что тот тяжело вздохнул и снова стал протирать очки. Олигарх расстроен, ах, какая жалость!
Едва помня себя от бешенства, Антон заскочил в лифт, и, продвигаясь по направлению к кабинету, который больше никогда не станет его вотчиной, клял про себя и Теллурику, и Резников — старшего и младшего. Он точно знал, что никогда не простит их за то, что они делают с ним. Но об этом он сможет подумать чуть позже. Он непременно отомстит, но месть — это блюдо, которое надо пробовать остывшим. А пока что ему действительно надо прийти в себя и собрать свои вещи в кабинете, который ему так нравился.