— Сука! — крикнул Юрка вслед мальчишке, зло стиснув зубы.
Это слово, смысл которого Юрка, пожалуй, и не знал, привлекло внимание двух парней. Один, лет двадцати пяти, со шрамом на щеке, в скромном сером костюме, беззаботно сидел на бревне около забора и внимательно рассматривал Юрку, словно старался запомнить его на всю жизнь. Другому было не более двадцати двух. Идеально отутюженный костюм кофейного цвета, элегантные полуботинки и модный галстук не говорили о том, что их владелец — карманный вор, уже знакомый с тюремными порядками. Смуглое продолговатое лицо его украшали тонкие черные усы. Он жадно глядел на щуплую Юркину фигуру, следил за каждым движением рук. А когда Юрка оделся, тонким указательным пальцем поманил его к себе и дружелюбно спросил:
— Голубей надо, пацан?
Юрка от радости просиял. Он давно мечтал заиметь голубей, но раздобыть их нигде не мог.
— Надо, — взволнованно ответил Юрка. — Только у меня нет денег.
— Вот, чудак. Зачем деньги? Пару подарю, а ты поможешь мне ходить за моими, будешь голубятню чистить. Согласен?
— Ага. — Юрка радостно заулыбался.
— Тебя как зовут? — спросил усатый.
— Юрка, Быстров.
— А где живешь?
— По Лесной, в сто двадцатом доме.
— Завтра, Юрик, я к тебе заверну и пойдем ко мне, познакомишься с моими красавцами. Договорились?
— Ага. — Юрка торжествовал. Подпрыгивая с ноги на ногу, он помчался к городу.
Витька Заклепкин, прозванный за низкий рост Шкетом, сидел на ступеньках летнего кинотеатра и курил. Увидев Юрку, лениво поднялся, зевнул и неторопливо пошел ему навстречу.
— Культпоход отменяется, Юрка, — грустно сообщил Заклепкин, покачивая круглой, как арбуз, головой.
— Почему?
— Тетя Дуся заболела. Дежурит другая контролерша… Злющая. Без билетов не пустит.
— Что делать?
— Не знаю.
Разговаривая, они не заметили, как из-за кустов вынырнула гибкая и легкая фигура усатого.
— Мое почтение Шкету. — Улыбаясь, он протянул тонкие, мягкие пальцы Заклепкину.
— Усик? Привет. Юрка, знакомься: мой новый знакомый — Евгений Жердин.
Жердин подал Быстрову руку, лукаво подмигнул и шутливо пропел:
— Сын собственных родителей, родился ночью, под лавку головой. Опоздал знакомить, Шкет. Мы с Юриком уже немного знакомы. Так ведь, Юрик?
— Да? — удивился Заклепкин.
— Точно, — утвердительно сказал Усик. — Помнишь, мы ехали в автобусе и ты через окно показал мне его. Вскоре я встретил его на пляже. Так что все в полном порядочке, Витек. По такому случаю полагается… — Жердин хлопнул руками по оттопыренным карманам пиджака.
В углу сада Усик выбрал тихое местечко, окруженное со всех сторон густыми кустами акации сирени, раскинул газету на примятую траву, выложил кусок сыра, две пачки дорогих папирос, вытянул из кармана бутылку водки, зубами сдернул алюминиевую головку, кивнул головой и, широко улыбаясь, мягко произнес:
— Да будем ласковы, друзья! За дружбу!
Булькая, водка полилась ему в горло. Бросив в маленький рот ломтик сыра, Жердин передал бутылку Заклепкину, который сосал горлышко как соску, потом долго нюхал сыр и крякал. Быстров пытался отказаться, но Усик, ядовито сверкнув глазами, властно отрезал:
— Пей! За знакомство. За дружбу.
И Юрка нехотя потянулся за бутылкой. Третий глоток застрял в горле. Юрка закашлял.
— Ну что ты, Юрик, ломаешься? — пролепетал Жердин. — Глотай смелей, и порядок.
— Не могу, Женя, — виновато оправдывался Юрка. — Не пивал, честно говорю.
— Тогда учись, Юрик. — Жердин, высоко закинув лохматую голову, большими глотками опорожнил бутылку, не морщась. Захмелев, он запел песню, которой ни в одном сборнике песен нет, сочинил ее он сам о своей жизни, песню блатного мира. Пел тихо, с надрывом:
Шкет задумчиво курил, часто стряхивая с папиросы пепел. Быстров, присмирев, не шевелился, изредка несмело поглядывая на Усика. Незнакомые страшные слова песни раньше Юрка никогда не слышал. Он хотел незаметно встать и уйти. Но Усик заскрипел зубами, его маленькие злые глаза — два кровавых пятна — надолго задержались на Юркином лице. Юрка замер от страха, еще больше съежился, а Усик продолжал: