Наверное, он спрашивает, как я себя чувствую. Так волнуется, бедняга. Наверное, он действительно меня любит.
Уголком глаза она видит напавшую на нее девчонку, которую держат сразу несколько человек, как дикого зверя, с которым в одиночку не справиться.
Она не любит проигрывать. Видать, она очень несчастна, раз так рисковала ради какой-то шахматной партии.
Над Николь склоняются какие-то люди, каждый что-то советует, другая группа крепко держит дикарку, чтобы не сбежала.
Бедняжка! Думаю, при похожих обстоятельствах я могла бы поступить, как она.
Наблюдать за неозвученной замедленной сценой очень забавно.
Все на взводе, кроме меня. Наверное, это потому, что я зависла между жизнью и смертью. Не скажу, что это неприятно, просто… непривычно.
Появляется бригада медиков, всех оттесняет и приступает к оживлению пострадавшей. Ей делают искусственное дыхание.
Она еще не начала моргать, лицо врача, одной рукой зажимающего ей нос, то удаляется, то, когда он припадает ртом к ее губам, приближается вплотную. Она чувствует его дыхание, его усики щекочут ей нос.
Потом, если я выживу, мне бы хотелось быть с мужчиной, похожим на него. Главное, предупредить его, чтобы не ел лук, прежде чем меня целовать.
Второй врач давит ей обеими ладонями на грудную клетку.
Этот не так красив, но мне нравится, когда он касается мой груди. Мне вообще нравится такой неглубокий контакт.
Сцена повторяется без конца. Ей зажимают нос, дуют в рот, сдавливают грудную клетку. Люди вокруг склоняются над ней и шевелят губами, произнося слова, которых она не слышит.
Дыханию изо рта в рот свойственен свой ритм, примерно как в песне Be Gees – Stayin’ Alive. Знают ли об этом спасатели? Они что, давят мне на грудину, мысленно напевая эту всемирно известную мелодию?
Наконец воздух врывается ей в легкие, вырывается, врывается опять, сердцебиение возобновляется. Все присутствующие дружно переводят дух.
Выходит, я не умерла.
Звуки тоже возвращаются, пока что немного искаженные. До нее доносятся восклицания: «Она дышит?», «Сделайте что-нибудь, не дайте ей умереть!», «Что за бес вселился в другую девчонку?»
От всех этих фраз нет никакого проку.
Сильные руки поднимают ее, кладут на носилки, носилки задвигают в фургон «Скорой помощи», которая увозит ее под вой сирены.
Зачем весь этот бесполезный шум?
Медсестра присоединяет к ней датчики, чтобы наблюдать за ее сердцебиением.
Глупости, это лишнее, я осталась жива.
Рядом отец, он сжимает ей руку и кипятится:
– Я обращусь к свои лучшим адвокатам, родителям этой чертовки придется дорого заплатить. Поверь, сидеть ей за решеткой!
Николь пытается ответить, но голосовые связки еще не слушаются.
Нет, мне бы этого не хотелось – думает она.
Папа ошибается. Я отомщу, но не сейчас, адвокаты ни при чем, и моя цель будет, конечно, не в том, чтобы сшибить денег.
Я найду способ гораздо, несравненно лучше.
Как только ко мне вернется дар речи, я скажу папе, что не хочу суда, не хочу, чтобы он что-либо против нее затевал. Теперь моя очередь действовать.
И произойдет это тогда, когда я захочу, и так, как я захочу.
Успокойся, папа… Эта бешеная дорого мне заплатит. Она не уйдет безнаказанной.
«Происшествие на чемпионате мира по шахматам в Рейкьявике. После матча Фишер – Спасский проводились соревнования на звание чемпионки мира в женской молодежной категории. В полуфинале одна из его участниц в группе не старше 12 лет схватила за горло свою соперницу, сверстницу, и попыталась задушить. Похоже, она попросту не смогла смириться со своим поражением. Жизни потерпевшей ничего не угрожает».
Женщина-психолог опускает газету. На носу у нее тонкие очки, на подбородке большая бородавка, из которой торчат три волоска. Моника Макинтайр, сидящая напротив нее вместе с матерью, не может оторвать от бородавки взгляд.
– Моя дочь не впервые применяет насилие к своим сверстникам и сверстницам, – признается Джессика.
Психолог понимающе кивает.
– Хочу услышать твою версию, Моника. Что произошло?
– Эта девчонка душила меня своей манерой игры, вот я и заставила ее пережить то же самое.
Это сказано как нечто само собой разумеющееся.
– Мне очень жаль, Моника, сама я в шахматы не играю, но… Скажи, душить кого-то в игре и по-настоящему – это не одно и то же, ты согласна?
Она хочет принудить меня к согласию с ее представлениями.
– Когда вы научитесь играть, мэм, то сами убедитесь, что шахматисты испытывают очень сильные чувства, даром что перед ними всего лишь деревянные фигурки на клетчатой доске. За игрой я теряю вес. Чем не доказательство, что происходящее в шахматной партии – естественный процесс, сродни тому, что происходит у нас внутри?