Допустим, что закрыты все способы убежать из государства — но вымирание как остановишь? А если все перемрут, кому тогда речи с балкона толкать, и кем тогда править? Проезжая нищую предальпийскую деревню, Цезарь вполне серьезно сказал, что лучше в ней быть первым, нежели вторым в Риме… Но то Цезарь, чем он кончил?
Галлию завоевал — так и мы завоевали, войска еще два месяца выводить, и куда? Военных городков шиш да маленько, а в чистом поле попробуй демобилизуй хотя бы одну дивизию: бойцы-то домой, а технику, вооружение, боекомплект, произведенный напряжением всех сил за тыловой голодный паек? Так вот и бросить на зиму под открытым небом? А красных командиров, свежеиспеченных призывников, получивших звание на поле боя — их куда? Они Родине молодость обменяли на лейтенантские кубари, а Родина им что?
Перечитывая стопку бумаг от Поскребышева, Сталин ощутил странное. Словно бы доигран футбольный матч, закрылась последняя страница сказки. Теперь все возвращается на круги своя — может, и не такие красивые, но понимаемые сердцем, как единственно верные…
И только горчит напоминанием о неслучившемся самое обыкновенное на стене зеркало.
Зеркало истаяло прямо в руках Нестора, без шума, без пыли, как и не было.
— Вишь ты, — сказал Семен, — и чертова игрушка пропала, и сам черт, хозяин ее. А с ним и Ленин, и Чернов, и Свердлов, и все остальные… Сколько нас вначале было, столько и осталось, разве только Федора похоронили. Остальные поисчезали, как приснились.
Нестор пожал плечами:
— А мне кажется, что мы, наоборот, засыпаем… Давай, Семен, пиши на башне «За Сталина». Иначе нас Катуков дальше Мценска не пропустит.
— За Сталина? За сухорукого чуркобеса, который нашу республику на Совнаркоме всегда голосовал уничтожить? Убить проклятую тварь!
— Первое, Семен, вот что. Можем ли мы выстоять без Союза?
— Ну… Патронные заводы купим, самолеты купим. Теперь-то наши куркули уже возражать не посмеют.
— Это я понимаю. Так выстоим?
Семен Каретник почесал затылок и хмуро признался:
— Все равно задавят. Пригонят миллион ополченцев, два миллиона, три, пять. И хана. Буржуи полякам чего только не дали, одних танков более полутора тысяч, и это ведь без французов еще. В Марселе танки для мусью прямо из Америки выгружали, почти втрое больше. А Москва все равно победила. Нам же буржуи столько не дадут. И полстолько не дадут. Если бы даже буржуи победы Москвы хотели, то полбеды. Но им не нужна окончательная победа любого из нас, а нужна только вечная война, разоряющая обе стороны.
— Гляжу, неплохо тебя Аршинов подковал. Второе, Семен, вот что. Мы покамест законная Особая Республика. Уже через пятнадцать лет нам, по плану, объединение. Общий рынок, общий закон, единая нация — советские. Как по мне, так благополучие людей, а от них и наше с тобой, дутой незалежности стоит. Раз ты уже политически подкованый, то скажи, что писал наш великий учитель Кропоткин в «Письме к украинскому народу»?
Семен сейчас же вынул блокнот, перелистал и процитировал:
— Самым страшным поражением было бы образование по всей территории России независимых государств. В них повторилось бы все то, что мы видим в балканских государствах. Они малы по сравнению с соседями. Балканские царьки ищут покровительства у соседних царей. Те же вселяют им всякие завоевательные планы, втягивают их в войны, а тем временем грабят экономически, выдавая на войны кредит, и тем приобретая на территории якобы незалежных республик реальную экономическую власть.
— Вот, Семен, и весь хрен до копейки. Так во имя чего сейчас-то кровь лить? Чего мы этим добьемся?
— А не повторят большевики опять этакое говно?
— Повторят, значит, потомкам и разбираться. Мы же будем работать, с тем, кто у нас имеется здесь и сейчас. Политика, Семен, искусство возможного.
— Тоже из черного зеркала?
— Нет, это из итальянца какого-то. Мак… Макбук? Мальбрук? Маклауд? Макдак? Маккиавелли, вот.
— Правду, выходит, говорил Блюхер на той, последней встрече: в книгах все можно найти. За то, видать, Свердлов и расстрелял его, как Якира с Уборевичем.
— За что Якира, не знаю. Думаю, просто не нужен был Свердлову конкурент, популярный на Украине военачальник. Блюхера, подозреваю, за то, что Василий Константинович с нами воевал больше на бумаге, да на митингах ругался громко, а полки не двигал. А вот Уборевича за дело. Додумался же: «Мы не бойцы Красной Армии, мы прежде всего бойцы товарища Уборевича». Нашелся, понимаешь, удельный князь.