— Я не знаю всех его дел, — вздохнула женщина, пряча глаза. — Знаю только, что он несколько раз пробовал себя в качестве сутенера.
— Сутенера? — поднял брови следователь, не веря собственным ушам.
— Да-да, я не оговорилась, — горько усмехнулась женщина. — Именно сутенера. Обычно люди пера подрабатывают журналистикой, открывают свои издательства. А он поставлял молодых девушек сутенерам. Вокруг него всегда крутились какие-то молоденькие поэтессы. Я в подробности не вдавалась. В его жизнь старалась не лезть, хотя догадывалась, что деньги, которые иногда к нему прилипали, зарабатывались грязно. Он и не способен зарабатывать чистыми руками. Такой вот он человек…
— Так что с вашей дочерью? — мягко напомнил следователь.
Женщина изо всех сил зажмурилась и затрясла головой.
— Зря я вам об этом рассказала. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Собственно, это не имеет отношения к делу.
— Э нет! Начали — продолжайте! — сдвинул брови следователь. — Мне сейчас важно все.
— Я не знала всех его дел, — сморщилась женщина. — Но как после выяснилось: он продал одну поэтессу каким-то туркам, а она сбежала. С него потребовали деньги обратно, а он сказал, что их уже нет. Тогда ему поставили ультиматум: либо он возвращает деньги, либо в Турцию увозят его дочь. Он выбрал второе. — Щека женщины дернулась, и глаза налились слезами. — Представьте мое состояние! Вваливаются в квартиру трое крепких ребят и на ваших глазах вяжут дочь. Я, естественно, понеслась к нему на работу, а он как ни в чем не бывало развлекается в кабинете с очередной поэтесской. Я закатываю скандал, учиняю разнос, начиная от главного редактора и кончая вахтером…
— Так, значит, это была не сцена ревности?
— Что вы! — вытаращила глаза женщина. — Какая ревность? У меня, кроме ненависти, не было к нему никаких чувств…
— Понятно! — кивнул следователь. — Чем все это закончилось?
— Дочь мою оставили в покое. Как Натан выкрутился, не знаю! Может, занял у кого-то денег, может, нашел другую девицу. Мне это неизвестно. Я думаю, что он продал ту самую красотку, с которой я его застукала в редакции. Но точно сказать не могу. Думаю, это сейчас не так важно. Словом, в тот же вечер мы с дочерью ушли из дома. Женя снял двухкомнатную квартиру, и мы перебрались туда. Наконец-то я узнала, что такое жизнь с нормальным человеком. Но длилось это только две недели. Внезапно позвонил Натан и сообщил ошеломляющую новость: у него рак печени.
Женщина тяжело вздохнула и умолкла, остановив взор на собственных руках.
— У него действительно был рак печени? — спросил следователь после некоторого молчания.
— В том-то и дело, что нет! — воскликнула женщина. — Никакого рака у него не было в помине. Это его очередное вранье! Я об этом узнала только два месяца назад. И то случайно. Женя до сих пор не знает. Боюсь говорить. Ведь тогда бы он точно его убил…
Женщина запнулась и бросила на следователя тревожный взгляд. Батурин едва заметно усмехнулся.
— Ваши действия после того, как вы узнали, что он обманывал?
— Я дала ему месяц на то, чтобы он устроил свою жизнь и навсегда убрался из моего дома. В это время у него была какая-то девица. Допускаю, что он даже был привязан к ней, поскольку их отношения длились довольно долго. Но жениться на ней он не собирался. Она — малоимущая. Ему была нужна такая женщина, которая могла бы его содержать. Сам он зарабатывать не умел. Так вот, после моего ультиматума он с этой девицей прекратил всякие отношения. А мне начал гнать, что любит только меня. Бросил пить, развлекаться с девочками. Сделался примерным мужем. Но все это тоже было театром. Просто та девушка его бросила сама. Он, насколько мне известно, пытался возобновить с ней отношения, но безуспешно.
10
Ах эти пахнущие пивом столы, бородатые не первой свежести моряки, веселые и пьяные, гогочущие и грубые, горланящие хриплыми голосами свои разбойничьи песни. На море третий день бушует шторм, в таверне третий день идет гульба. Они пьют неаккуратно, развязно, орошая собственные куртки и обильно поливая столы. Но ее, озорную сумасшедшую лань, это только веселит. Там, в замызганном углу, за самым неухоженным столом сидит Чекушкин, пьяненький, зачуханный, с красными свинячьими глазками, которые сладострастно скользят по ее налитой груди и круглым бедрам. А рядом с ним трясет головой Воронович, тоже в лоскуты, но при виде ее начинает сопеть, как необъезженный бык. От одного его вида захватывает дух и сладко сосет под ложечкой. Это он, известный на всю округу прелюбодей и гуляка, красавец и силач, имеющий в каждом поселке по жене и дюжине любовниц, лишил ее невинности. Но сегодня газель не смотрит в его сторону. Сегодня у нее другие планы.
На ней красивая бархатная юбка, привезенная из Ливерпуля, и белая батистовая блузка. Ее талия не нуждается ни в каких корсетах. Младшая дочка кабатчика гибко носится с кружками по кабаку, и все горящие взоры устремлены на нее. От этого и на душе весело, и пиво в кружках хмельнее.
Но что это? Все, кого она знала в этой жизни, собрались за этими дубовыми столами. И только не было того, кто обещал увезти ее в Ливерпуль. Ведь в этой чертовой дыре она пропадет, зачахнет, затеряется, выйдет замуж за мужлана и превратится в грубую рыбачку. В двадцать лет поблекнут ее красота, молодость, а в тридцать она станет горбатой, ворчливой старухой.
Но сегодня вечером он будет ждать ее в пещере под зеленой скалой. И от этого лицо у Инги пылает румянцем. Брату еще вчера что-то нашептали соседи, и он целый день угрюм и неразговорчив. Он мрачно разливает по кружкам пиво и время от времени с усмешкой поглаживает свой любимый нож на поясе. Брат не сводит с сестрицы глаз, и ей ничего не остается, как послушно собирать со столов миски да с хохотом отбиваться от мозолистых рук матросов. Она разносит пиво и только ждет момента, когда зазевается брат. Но вот встает с места Воронович, подходит к ней и берет за руку.
— Я соскучился! — страстно шепчет он на ухо.
Инга закрывает глаза и тяжело дышит.
— Нет-нет, между нами все кончено! Я выхожу замуж и уплываю в Ливерпуль.
— С тем англичанином? Не смеши! Он тебя обманет. Поиграет и бросит где-нибудь по пути или продаст в веселый дом. Я знаю этих англичан. Они джентльмены только внешне.
— Нет, он не такой.
— Ты меня больше не любишь?
— Люблю.
— Тогда пойдем!
Воронович тащит ее в открытую дверь, но Инга вырывает руку.
— Нет. Все кончено. Я уже решила.
— Ты любишь его?
— Это не твое дело. Я уплываю с англичанином, потому что больше не могу оставаться в этой дыре. Прощай.
— Я на тебе женюсь по-настоящему!
Инга грубо хохочет ему в лицо, и Воронович отпускает руку. Он выпивает полную кружку пива и уходит. Инга смахивает слезу. За этой сценой очень внимательно наблюдает из-за бочки брат. К расстроенной Инге подходит Чекушкин.
— Потанцуем?
— Отстань!
— Зря ты так со мной, — обижается Чекушкин. — Я ради тебя готов на все. Хочешь, сожгу свою шхуну тебе на потеху?
— Да отстань же…
— А хочешь, сейчас сожгу этот кабак?
— Он хватает со стены факел и подносит его к столу. Матросы гогочут и бьют в ладоши. Из-за бочки брат выбегает, дает Чекушкину в морду и вешает факел на место.
Вот именно в этот момент Инга понимает, что время пришло, и выскальзывает в сени. До нее доносится хрип разъяренного быка и язвительное улюлюканье моряков. Бык срывается с места, не заткнув даже бочки, но сегодня ее ухватить за косы не так просто: косы она предварительно заколола на макушке.
У ворот брат медвежьей хваткой вцепляется в юбку, но ей удается выскользнуть, и теперь тонконогая лань с хохотом летит дальше по скалистому склону вдоль бушующего моря.
— Куда? — слышит она сзади его могучий бас.