Он перевел выжидательные глаза на меня. Я помотал головой.
— Ладно, — сказал он, сочувственно косясь на Милу. — Не буду вас больше терзать сегодня. Мы еще не раз встретимся после. По ходу розыска. Если что вспомните — обсудим. Пока напишите заявление. И ответьте на все, что сможете, по этому опроснику. — Он протянул ей бланк. — Дома, как я понял, вы еще не были? Осмотрите там все тщательно: что из вещей отсутствует и из документов тоже… Да, кстати. Машина у вас конечно же есть. — Мила кивнула. — И где она сейчас? — спросил капитан.
— Не знаю, — удивилась Мила. — Наверное, в гараже.
— Проверьте, пожалуйста. — Он оторвал листок из блокнота, что-то записал и передал ей. — Мой телефон. Позвоните, как выясните насчет машины и всего остального. И — эээ — не падайте духом. Будем искать. Надеюсь — все кончится хорошо.
Потом я отвез Милу домой. По пути пытался найти какие-то утешительные слова, но получалась лишь банальная белиберда. Да, похоже, она меня и не слушала. Тогда я тоже замолчал. До самой Мосфильмовской мы не обменялись ни словом. И только почти у самого дома она точно очнулась, порылась в сумочке, сказала: «Кажется, у меня с собой есть ключи… Вот». И попросила проехать до гаражей. Мы развернулись и через метров двести подкатили к рядам металлических коробок. Немного повозившись с замками, я распахнул тяжелую створку ворот. Машины в гараже не было. Она вздохнула и спросила:
— И что это значит?
Я пожал плечами. Это могло что-то значить, а могло ничего не значить вообще.
— Позвони капитану, — буркнул я.
…Упрямство?.. Пожалуй, Бекешев верно подметил: когда на меня находит, я и вправду становлюсь донельзя неподатливым и могу строптиво следовать избранной линии вопреки десятку загнутых пальцев. Расставшись с Милой, я нехотя направился на Малую Бронную.
Уже подъезжая, я глянул на часы на приборном щитке и забеспокоился: перевалило за двенадцать — был риск не застать его дома, а лишняя проволочка куражу бы мне не прибавила. Узрев табличку с искомым номером, я проехал еще два квартала, припарковался у обочины и заспешил к первому подъезду серовато-бурого кирпичного здания старой застройки. Но здесь меня ждал первый неприятный сюрприз: бездушная металлическая дверь ехидно щерилась кнопками кодового замка.
Чертыхнувшись, я прибег к нехитрой тактике дилетантов-домушников — отошел чуть в сторону и принялся ждать случайного проводчика. На счастье, он не замедлил явиться. Шустрый паренек с желтым ранцем за спиной устремился к подъезду, споро поманипулировал с кнопками и, тужась, потянул за ручку. Я тотчас же подвалил сбоку, помог ему справиться с тяжелой дверью и вошел следом. Пацан что-то прогукал — то ли поблагодарил, то ли поздоровался — и помчался вверх по лестнице. Я же, прикинув, что пятнадцатая квартира должна быть на пятом этаже, двинулся к лифту.
Звонок протренькал бодрыми тактами непонятной мелодии. И ничего не последовало. Я нажал еще раз и уже стал опасаться, что оправдались худшие ожидания, когда внутри послышалось некое движение. Что-то лязгнуло, и дверь медленно двинулась на меня. Я отшатнулся, потом вынужден был отступить еще на шаг, дав ей возможность открыться полностью.
В проеме высилась фигура мужчины в серой майке и черных трикотажных рейтузах. Первое, что бросилось в глаза, — темная львиная грива и тонкая струйка аккуратно подстриженных усов. Он был чуть ниже меня ростом — крепкий, поджарый, но впечатления атлета не производил. Только налитые бицепсы рук, покрытых легкой порослью волос, и бугристые, мускулистые плечи выдавали недюжинную силу. Удлиненное лицо с чуть подобранным подбородком можно было бы, пожалуй, назвать красивым, не порть общего выражения какая-то приторная, немужская слащавость. Несколько выкаченные карие глаза, в свою очередь, обежали меня изучающим взглядом и в ожидании застыли.
— Простите, — сказал я. — Я из газеты.
И полез в карман за удостоверением, но он, даже не соизволив на него взглянуть, сместился в сторону, освободив проход, и пригласил, подкрепив энергичным кивком:
— Входите.
Коридор был устлан толстенной бежевой дорожкой. Слева — проход на кухню. Справа — еще две двери, завешанные играющими бамбуковыми жалюзи. Мы прошли прямо и вступили в гостиную. Я огляделся. Обычный стандартный антураж современного богатого дома: дорогой ковер приглушенно-бордового тона, многоярусная хрустальная люстра, итальянская стенка орехового дерева, три громадных кресла, обитых бежевой узорчатой тканью под бархат, плоский телевизор, модерновый музыкальный центр, овальный стол, покрытый мохнатой темно-коричневой скатертью с заполненным фруктами фарфоровым блюдом посредине… Он указал мне на ближайшее к двери кресло, в котором я утонул едва ли не по пояс, а сам прошел к просторному дивану и вальяжно на нем расположился. Потом небрежно обронил: