— Пусти! — неистово выкрикнула она. Рванула руку изо всех сил, почти теряя сознание от боли и отчаяния.
Выстрел ударил глухо, будто и не в комнате.
Метнев медленно осел на пол и опрокинулся навзничь. Она услышала, как стукнулась о доски его голова.
Клавдия словно окаменела. Так и застали ее с пистолетом в руке над распростертым телом вбежавшие в комнату соседи.
…Метнев выжил, по вышел из госпиталя инвалидом. Его демобилизовали, и он уехал к жене и дочери.
А Клавдию увезли отбывать срок.
Когда Андрей Аверьянович брал ключ у дежурной по этажу, со стула в вестибюле поднялся плотный человек с редкими рыжими волосами на темени.
— А я вас поджидаю, — сказал он, подходя к Андрею Аверьяновичу. — Моя фамилия Кашлаев, звать Никифор Кузьмич.
— Прошу. — Андрей Аверьянович пропустил гостя вперед, указал на полумягкое кресло возле стола. — С вашего разрешения я сниму пиджак.
— Вы меня, пожалуйста, не стесняйтесь. — Кашлаев приложил ладонь к груди. — Вы меня извиняйте за то, что вторгся в такое время.
Андрей Аверьянович достал из портфеля бутылку «Будвара», открыл и разлил по стаканам.
— Промочим горло, — и выпил холодное пиво залпом.
Кашлаев отхлебнул деликатно и поставил стакан на стол.
— Я хотел прийти к вам в первый же день, но не пришел, решил подождать пока вы ознакомитесь с делом. Скажите, что грозит Клавдии Максимовне?
— Тюремное заключение, — ответил Андрей Аверьянович.
— На какой срок?
— Это решит суд.
— В каких пределах хотя бы?
— На первых порах следствие склонялось к тому, чтобы квалифицировать ее действие как покушение на убийство.
— Даже так?
— Она сама дала к тому повод. На вопрос следователя: «Вы не предполагали, что можете убить человека, когда поднимали на него ружье?» она ответила: «А мне все равно. Если б и убила — не пожалела бы».
— Язык ее — враг ее. — Кашлаев расстроился.
— Но на сто вторую статью следствие не вытянуло, — продолжал Андрей Аверьянович, — остановились в конце концов на сто девятой: умышленное менее тяжкое телесное повреждение при отягчающих обстоятельствах.
— И что же считают отягчающими обстоятельствами?
— Вы же знаете, что Баранова однажды уже отбывала наказание?
— Знаю.
— И знаете — за что?
— В общих чертах. Клавдия Максимовна очень скупо о себе рассказывала, а расспрашивать в подробностях я не считал себя вправе. Знаю, что ранила она командира полка, который ее оскорбил. То есть она не говорила, что он ее оскорбил, но я так понимаю, что надо было жестоко оскорбить Клавдию Максимовну, чтобы она подняла оружие на человека, которого любила.
— Она сама сказала, что любила подполковника Метнева?
— Я это понял из того, как она говорила о нем… И что же предусматривает эта сто девятая статья?
— Лишение свободы на срок до пяти лет.
— Да-а, — протянул Кашлаев, — ужасная история. Но что-то можно сделать, чтобы уменьшить наказание? Хотя бы уменьшить.
— Будем пытаться.
— Я вас очень прошу. Если какие расходы…
— Я взялся за это дело, — прервал Андрей Аверьянович, — значит, обязан защищать Баранову. Не о доходах и расходах сейчас речь, а о судьбе человека.
— Извините меня. — Кашлаев обе руки прижал к груди. — И не поймите превратно. Я лично как бы несу ответственность за случившееся: произошло это прискорбное событие у меня в доме. И потом… — Кашлаев замялся. — Судьба Клавдии Максимовны мне далеко не безразлична… Вам я скажу. Вы должны знать… Я полюбил Клавдию Максимовну.
— Ей вы говорили об этом?
— Нет, не решался.
— А если она не примет вашу любовь? Она женщина резкая и, я бы сказал, своевольная.
— Она женщина одинокая, потому что не умеет приноравливаться. Если видит несправедливость, бросается на нее очертя голову, не раздумывая. — Кашлаев помолчал, словно собирался с мыслями. — Какой бы ей срок ни дали, я буду ждать ее. Вы это скажите ей. Так просто говорить не надо, а при случае, если увидите, что это может поддержать, ободрить. Это уж вы сами решите, когда сказать…
Из рассказов Клавдии вставал перед мысленным взором Андрея Аверьяновича этакий отставничок с причудами. Сейчас он видел перед собой человека, чьи чувства и душевный настрой вызывали симпатию и желание помочь.