За двойными стенами палатки слышался какой-то шум, голоса. Тело уже, наверное, нашли, и весь санбат на ногах — разыскивают убийцу… Взревел мотор. Это, вероятно, начальник санбата поехал лично докладывать о случившемся. А может быть, уже приехали из особого отдела. Сейчас войдут, скомандуют: «Встать!» и, связав руки за спиной, поведут…
Но никто в палатку не заходил, шум за стенами затих. Клавдия угрелась, озноб прошел, и она уснула.
Инспектор остался жив, только поранил голову, упав неаккуратно. Когда его перевязали, он заявил, что передумал и ночевать не останется. После его отъезда Перцхулава, мрачный, как черная туча, надолго затворился в своей землянке. Что ему сказал инспектор на прощание, никто не знал, только на другой день майор вызвал Клавдию и, не глядя на нее, сообщил, что с сего числа она поступает в распоряжение полкового врача 11-ского стрелкового полка.
Когда она прибыла к новому месту службы, ей там уже была уготована должность — санитарным инструктором в третьей роте первого батальона.
…Мысль эта не давала ей покоя едва ли не с первых дней работы диспетчером, но все не решалась она заговорить с начальником СМУ Буртовым. После собрания решилась. Стоял он возле недостроенного резервуара один, о чем-то думал. Клавдия подошла и начала без предисловий:
— Кирилл Андреевич, а почему бы и рабочих не возить автобусом?
— Куда возить? — не сразу понял Буртовой.
— На работу, с работы. А то нехорошо как-то получается — начальство в мягком автобусе, а работяги — навалом в кузове.
— Там же лавочки поделаны.
— Что ж, что лавочки. Сидеть не удобно, в теплую пору жарко, зимой — холодно.
— Ты-то на чем ездишь?
— Я не о себе.
— О ком же?
— О людях. — Клавдия нахмурилась: неужели не понимает, о чем она? Или не хочет понимать?
Буртовой усмехнулся, словно бы прочел ее мысли.
— Начальству положено в мягком автобусе ездить — на то оно и начальство. — Посерьезнел, загасил усмешку. — Инженеры и служащие на работу в чистых костюмах ездят, их на бортовую загонять неудобно, а рабочие в спецовках…
— Но это… — начала Клавдия.
Буртовой перебил.
— Но это не главный резон. Автобусов нет. Ни в тресте, ни у Мирзоева.
— В городском автохозяйстве потребовать.
— Просить можем, требовать… — Буртовой развел руками.
— А вы просили?
— Вот ты и попроси.
— Кто я такая, чтобы просить?
— Ты — диспетчер. Тоже начальство. Сочини бумагу в горисполком, товарищу Розанову…
— Это я не умею, бумаги сочинять.
— Я тоже, знаешь ли, не мастак. — Клавдия посмотрела на него с сомнением, но Буртовой даже не улыбнулся. — В самом деле. Тут особый стиль нужен. Я тебе совет дам: пойди к Паршину, он — депутат горсовета, попроси, чтобы руку приложил. Потом мне принесешь, я тоже подпишу.
— Думаете, выйдет?
— Попытка не пытка.
— Ладно, разыщу Паршина. Я ведь не первый день об этом думала, только поговорить с вами как-то случая не было, не решалась.
— Него же тут решаться? Не фигли-мигли какие-нибудь, о деле разговор.
Он стоял перед Клавдией, большой, лобастый, смотрел на нее прямо, слегка улыбался — не насмешливо, добро. И тут ее словно толкнул кто, она выпалила:
— Я вам спасибо хочу сказать. — Буртовой удивленно поднял брови. — За Белоглазова. Ни за что же человека оскорбили. И не понимают этого, не хотят понимать.
— Меня тут благодарить не за что. — Буртовой нахмурился. — Между прочим, когда я о Белоглазове говорил, тебя тоже имел в виду. Люди, они разные. И такие есть, что не постесняются прошлым попрекнуть. Близко к сердцу не принимай, в панику не бросайся.
— А я так и поняла, — обрадовалась Клавдия.
— Ну и хорошо, если поняла… В общем, проконсультируйся с Паршиным. — Буртовой кивнул, давая понять, что разговор окончен, и пошел от резервуара.
Когда фигура Буртового скрылась за штабелями железобетонных плит, она отправилась разыскивать бригадира монтажников Паршина.
Ей сказали, что бригадир — в одном из готовых резервуаров.
Клавдия по вертикальной лесенке поднялась на крышу, заглянула в люк. На нее пахнуло керосиновым духом.
— Паршин здесь? — крикнула Клавдия в гулкий мрак.
Оттуда глухо ответили: