Народ, который не в курсе, что сегодня станет удобрением для лесных пород деревьев, выстроился перед нами. Впереди стоял высокий смазливый блондин, рядом встала его мелкая, тощая бабёнка.
– Я на себя самку возьму, – предупредил нас всех Лу, и начал раздеваться.
– Финист, – Лихо говорил с хрипом и тяжелейшей угрозой в голосе, переходил на шипение, накренялся вперёд к земле, изгибался дугой. Его хвост, как пистолет замер. – С каких пор ты Волоту служишь?
– С тех самых, как решил среди людей остаться, – улыбнулся Алексей Соколов и перекинулся во что-то глобально лохматое и белое.
– Четыре волка, четыре Высших и самка, – рыкнул Герыч и ринулся в бой. Я его уже не видел, потому что рядом со мной сцепились Лихо и Финист. При этом белоснежный оборотень работал с двумя другими Высшими. Нам на Лихо наплевать, пусть сам разгребает, мы с Герычем взяли оставшихся, Лу, как и обещал, ринулся к самке. А та… Оказалась вовсе не волчицей. Встала во весь свой огромный рост, покрылась серой шерстью. Тёмные косы до хвоста, грудь чуть мехом тронута, торчком. Плечи, как у мужиков, лапы мощные. Оскалилась волчья морда Высшей и…
Я только кинулся к ней, а Лу уже погиб.
Мы с Герычем, как единое целое, недаром его именем брата назвал. Мы двигались синхронно, и зубы наши острые. А на глазах наших кровавая пелена. Сиська в одну сторону, сиська в другую. Выжрали бабе в груди яму, вытащили клыками рёбра и раскидали по тропинке внутренние органы. Тот Высший, что попытался самку вожака прикрыть, поплатился жизнью. Я работал, как в бреду, даже толком не рассмотрел на него.
Орал матом Финист, теряя человеческую речь. Без пары волк становится диким, и человеком не обернётся, пока новую пару не встретит, либо пока не успокоится, как ягнёнок. А с волками такое происходит редко, поэтому не судьба Финисту выжить. Его белая шкура слетела вместе с меховым гребнем со спины. Лихо когтями с живого с него шкуру снимал.
Два выживших волка двинулись в лес. Я ломая кусты, одного догнал и перекусил пополам, другого не стал догонять, потому что Лу… Лу погиб.
Часть меня погибла, самая человечная. Как мне теперь без поддержки его и тепла? Он же настоящий товарищ был. Видел то, что я не замечал, на деталях взгляд концентрировал. Хвост мой берёг.
Я, шатаясь, вернулся на поле боя и рухнул на колени перед мёртвым телом собрата. Глаза его серые смотрели в небо, на губах улыбка замерла, а лицо, как мел, белое. Красивый был парень. Что полез? Мы бы его прикрыли.
– Лу, – простонал я, протягивая к нему руки, – что ж ты, под удар встал.
– Гоша, нам серьёзно поговорить надо.
Перед глазами Лихо протёр свои брендовые туфли влажной салфеточкой, и стали они, как с витрины. Я обернулся. Герыч тоже одетый стоял. Руки в карманах, закусил зубочистку. В кафе, видать, украл.
– Никакого Лу не существует, – строго сказал Нил Ильич.
– Да, пошёл ты, – я вернулся к трупу друга, а обнимал корягу, на которой застряло порванное лёгкое самки.
– Это помешательство, – заключил Лихо. – Шизофрения. Ты выдумал двух друзей. Лу погиб, потому что должна появиться Луиза. Это место уже занято. А теперь о втором твоём друге. Где он стоит?
Я резко обернулся. Схватился за голову, пытаясь прийти в себя. Герыч продолжал сверлить меня чёрными глазами, немного щурился в лучах заходящего солнца.
– Как он выглядит? – спросил Нил Ильич.
– Он похож на моего отца, – тихо прошептал я, вставая с колен.
Герыч действительно стал старше выглядеть, заматерел и даже одежда на нём сменилась. В таких потёртых джинсах и приталенной рубахе я помнил отца, когда был совсем маленьким.
– Я видел тебя в бою. Ты Высший, Гоша, – продолжал говорить Нил Ильич. – Высшим волк становится, когда ему исполняется сто лет. Появляется голос твоего волка. Голос, Георгий! Мы не видим своих волков, мы в них оборачиваемся. Что-то пошло не так. Ты слишком рано стал Высшим. Спроси его имя и обуздай.
– Как тебя зовут? – мой голос стал совсем тихим. Я почему-то струхнул, не решаясь подойти к ведению ближе.
Герыч усмехнулся, как усмехался отец. Он сунул руки в карманы и выплюнул в сторону зубочистку. Оскалился и ответил:
– Дрёма.
5
Физические ощущения пропали. Я не чувствовал запахов, и то что полз по лесу, натыкаясь на коряги и ветки, никак не отражалось на болевых рецепторах. Кажется, я даже лицо себе исцарапал, а толку никакого.