Проходя мимо купе проводницы, он встретился с нею глазами. Прижал руку к груди и слегка поклонился, извиняясь еще раз за своё поведение. Но та уже его простила.
– Скоро Пенза. Стоим сорок минут. Домой? – поинтересовалась пострадавшая. – Военный?
– Был. Потом партизанил.
– Оно и видно, как клещ вцепился, – вроде бы спокойно ответила женщина, но при этом осторожно прикоснулась кончиками пальцев к шее.
– Скоро станция?
Мужское очарование пассажира пересилило пустячную обиду, и женщина полезла смотреть график движения.
– Прибываем через двенадцать минут.
– Пара затяжек, и пойду за чемоданом, – заверил Алексей.
Алексей вышел, закурил сигарету и закрыл глаза. Почему-то поездной тамбур напомнил ему карцер концлагеря. Только там была ужасающая тишина, а тут – ужасающий грохот. Перестук колёс напоминал короткие автоматные очереди, которые на железнодорожных стрелках станционных разъездов перерастали в ожесточённую пулемётную перестрелку невидимых врагов.
«Уже почти четыре года мир, а я до сих пор воюю: то отстреливаюсь, то сижу в засаде, вздрагиваю от любого шороха и подозреваю в любой смутной фигуре врага. Для мирной жизни обыкновенному человеку нужно как можно скорее стереть из памяти войну, а вот народу этого категорически делать нельзя, иначе первая, даже слабенькая орда сотрёт эту нацию с лица земли», – глотая горький дым сигарет, обдумывал этот парадокс Алексей.
Алексей открыл глаза, и взгляд упёрся в бланк подписки о невыезде, который совал ему следователь пензенского отделения МВД. Он смотрел на пляшущие буквы и строчки и никак не мог понять: «Как же это произошло?»
– Подписывай, Подкопин! Я тут с тобою нянькаться не стану! И попробуй мне только куда-нибудь исчезнуть! – зарычал следователь.
Он был маленький, почти карлик. Тучный, с наголо бритой головой; под висячим носом чернела щёточка усов – «мыслеулавливателей». Под кустистыми бровями метались два ствола злых серых глаз. С каждой его фразой они наливались кровью.
Утром двое в штатском из областного МГБ забрали гражданина Подкопина Алексея Леонидовича из дома его родителей на окраине города. Как за несколько часов, да ещё ночью, органам стало известно о его прибытии? Это было для него полнейшей загадкой! Кто донёс? Видимо, слишком рано он перестал делить людей на своих и врагов!
– Подписывай! Или сразу к стенке! – с толстых губ майора слетала слюна.
«Как у собаки из концлагеря. Кажется, ту звали Альбой», – вспомнил Алексей и неожиданно для себя буркнул:
– До стенки дорасти ещё надо!
Следователь вскочил со стула. Новенький мундир не обмялся и сидел на нем пузырём. Погоны задрались вверх колом, отчего майор сразу стал походить на летучую мышь, нетопыря. Он яростно тыкал пальцем в пачку листов протокола допроса.
– Твоих художеств на десять стенок хватит! Сам бы лично шлёпнул! Может, ты с врагом сотрудничал?! Или к тёплой сиське в Югославии своей прижимался, пока весь советский народ вместе с товарищем Сталиным проявлял чудеса героизма и храбрости…
Алексей вскинул глаза на следователя. «И ведь не знает, сука, что немножечко прав. Или им на самом деле всё известно?» – мелькнула в мозгу мысль.
– Ты мне тут глазами-то не зыркай, Подкопин! Не смотри, что на дворе сорок девятый год! Выяснять – это наша служба! Мы все твои документы досконально проверим. Воевал или уклонялся, партизанил или сотрудничал? Тебе что, мало фашистского плена? Так ты, дурак, ещё с Тито снюхался. Давай подписывай!
– Я только вчера вечером приехал. В чем меня подозревают? – уставший после восьмичасового допроса, глухо поинтересовался Подкопин.
– Органы оперативно работают, – заулыбался следователь.
Ему, кажется, всё было нипочём, двужильный мужик. Как будто и не было этих утомительных часов обоюдного изматывания душевных сил.
– Вечером приехал, – радовался майор, – а утром уже у нас. Подозревать – это наша прямая обязанность. Особенно таких, как ты. Я смотрю, ты прямо герой какой-то! И в разведке служил, и за линию фронта ходил, и в плену побывал, не сломался, и с этим продажным Тито фашистов бил! Как-то всё празднично у тебя получается! Осталось только на плакат нарисовать и в ножки бухнуться! Повезло тебе, Подкопин, что сейчас не военное время, а так давно был бы у нас в подвале на мушке!
– За что?! Я исполнял присягу! Вы же свои, товарищ следователь…