Вначале появилась грузопассажирская повозка из которой выбрались три хмурых человека – по виду матросы. Не глядя по сторонам они вскарабкались по трапу и исчезли где-то в недрах корабля. Глядя на них, Святоша почувствовал какой-то дискомфорт – что-то было не так, но что именно понять он не мог. Как всякий человек, занятый работой, связанной с риском для жизни, он привык доверять своей интуиции, привык доверять знакам, посылаемым Судьбой.
Обывателю, живущему по кругу: дом, работа, пятничный клуб, субботний "Ашан", воскресный отдых на диване, и по-новой: дом, работа… такие знаки не нужны. Он их не видит, да никто их ему и не подаст. Другое дело – "человек дела", простите за каламбур, который утром не знает вернется ли он вечером домой, и вернется ли вообще. Такой человек, если он, конечно, хочет жить, а не наоборот – встречаются среди них и такие, смотрит на окружающий мир очень внимательно, широко открытыми глазами. Он умеет не только смотреть, но и видеть.
Таким знаком может быть все, что угодно: странный взгляд случайного прохожего, порыв ветра, сложивший листву на дереве в подобие какой-то страшной рожи, необычный полет птиц и прочие подобные явления, мистически связывающие наш физический, плотный мир с каким-то другим, нематериальным, но несомненно существующим. Что-то было неправильно. Святоша принялся анализировать свои ощущения, не забывая цепко следить за окружающей обстановкой.
Как часто бывает, разгадка пришла слишком поздно, чтобы воспользоваться ее плодами. Хотя… осознай Святоша раньше, что именно его встревожило, вряд ли бы это сильно помогло ему и его людям. Он понял, что именно было неправильного в появлении трех моряков именно в тот момент, когда на пирсе показалась карета северян. И пока она катилась к трапу, Святоша сложил все элементы пазла. С двумя матросами – который помоложе и юнга, никаких проблем не было – морячки и морячки, а вот третий – старый, и вызвал неосознанное беспокойство. Дело было в том, что Святоша видел, как он ранним утром подъехал к "Арлекину" и поднялся на борт, но он не видел, как старик после этого покидал судно, а он наблюдал внимательно! – профессиональная привычка, знаете ли. И пройти незамеченным, такое событие не могло. И вот человек, который не сходил на берег и должен был быть на борту, вдруг снова подъезжает к трапу! Странно это…
Додумать эту мысль Святоша не успел. Из кареты показались Лорды и надо было начинать работать. Он резко стянул платок с шеи и начал им обхаиваться. Пожалуй, что и обмахиваться он начал излишне резко – сказывалось волнение. Не было привычной уверенности в себе, от этого и движения получались какими-то дерганными, как у паяца на веревочках.
У Святоши была одна уникальная особенность, которая, вкупе с другими чертами характера, такими, как решительность, смелость и находчивость, позволила ему занять высокое место в иерархии Серого Цеха. У Святоши в критические мгновения, такие как сейчас, восприятие мира менялось – время сжималось, а луч внимания высвечивал только необходимое, отсеивая все остальное. Вот и сейчас, он четко видел лишь шестерых людей: Гуся, Костыля, Писаря, Шило и обоих Лордов. Весь остальной мир для него исчез. Остались только эти шестеро.
Вот Писарь медленно, словно двигаясь в воде, а пожалуй даже, что и не в воде, а в какой-то другой – гораздо более густой субстанции, вроде киселя, тянется к своей духовой трубке, висящей у него на поясе рядом с чернильницей. Вот трубка, зажатая между большим, указательным и средним пальцем его правой руки, начинает плавное и тягучее путешествие ко рту Писаря, который так же медленно, как к нему приближается пневматическое оружие, начинает открываться, чтобы легкие могли набрать воздух для выстрела.
Вот Шило застыл в каком-то странном положении, в котором и равновесие-то не удержать, но это иллюзия. Просто он начинает движение, в конечной фазе которого должен оказаться рядом с Лордом, причем оказаться именно в тот момент, когда в аристократическую шею вопьется маленькая отравленная стрелка. Как только это произойдет, Шило вонзит свой фирменный инструмент в какую-то, одному ему ведомую точку. После этого, он выдернет стрелку – таков был приказ Змея – прямых улик, указывающих на "Союз", не оставлять, и скроется в толпе. Чей удар окажется результативным – яда, или железа – неважно. Задание групповое и награда, в случае успеха, будет одна на всех… и наказание, в случае провала, тоже будет одно на всех.
Вот Костыль, не поднимаясь с земли, где он сидит, поджав под себя ногу, плавным движением извлекает из недр своей нищенской хламиды свою духовую трубку. Она не такая фасонистая, как у Писаря, но в надежности ей не уступит. Костыль заботится о своем оружии, как мать о младенце, и она отвечает ему взаимностью – не было случая, чтобы Костыля подвел его производственный инструмент. Его трубка, медленно, как и у Писаря, приближается к округлившемуся рту.